Чёрный ход

Чёрт возьми, сэр! Балкон мэрии — вот что держит на прицеле Вильям Джефферсон. Кого он вздумал прикончить? Мэра? Саквояжника?! Господи, да он же…

Осевой ствол. Шестьдесят шестой калибр. Картечь…

— Берегитесь, мисс Шиммер!

Джош орёт во всё горло. Отчаянно размахивает руками:

— Берегитесь!

Его не слышат. Зато он прекрасно слышит, как гремит выстрел.

4 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Словно что-то толкает её под руку.

Револьвер сам выпрыгивает из кобуры. Тяжёлый «Миротворец» — два с половиной фунта смерти, начинённой свинцом — кажется Рут легче пушинки. На «Молнию» с её несчастьями нет ни времени, ни возможности. Достаточно, учил дядя Том, чтобы последствия от заряда, выпущенного из шансера, припоздали на долю секунды, и вот уже шансфайтер любуется своей меткостью с того света, надвинув нимб на самые брови.

«Хочешь жить? Помни об этом, девочка моя».

Но даже будь у Рут и время, и возможность, и гарантия успеха, заверенная Конгрессом в полном составе, она всё равно не рискнула бы сделать выстрел из «Молнии». Все эти минуты, наполненные едкой вонью порохового дыма, запахом мужского и конского пота, топотом копыт и грязной бранью, мисс Шиммер не покидает странное, можно сказать, болезненное ощущение. Кажется, что она и все, кто вокруг, стали мишенью, единым существом, размеченным на зоны удачи и неудачи, и шансфайтер-невидимка всаживает в яблочко один призрак восковой пули за другим.

Рут боится добавить к этим несчастьям свою лепту. Одна мысль о выстреле из шансера приводит её в ужас.

Ствол, направленный на неё Джефферсоном, она чувствует так, словно дуло ткнулось ей под рёбра. Думать о причинах, толкнувших медведя в шинели на этот безумный, этот бессмысленный поступок, значит позволить ему выстрелить. Думать нельзя, доискиваться нельзя. Сначала был взгляд, буравивший ей грудь, теперь взгляд стал прицелом. Ещё миг, и он станет пулей.

— Возьми за руку своего дружка,
Возьми его прямо сейчас,
Качайтесь на волнах всю ночь до утра,
На волнах рек Огайо…

Рут стреляет первой.

Пуля из кольта… Да-да, скачущая лошадь с близкого расстояния. Эта проклятая лошадь, которую надо остановить, преследует Рут по пятам с того дня, когда дядя Том впервые рассказал племяннице о несчастной кобыле. Гром её копыт отдаётся в ушах, а может, это всего лишь толчки крови. Расстояние от балкона до бочки, за которой укрылся Джефферсон, примерно такое же, какое было от мисс Шиммер до крыши, на которой сидел в засаде покойный Красавчик Дэйв. Только сейчас всё наоборот: Рут на крыше, а её мишень — на твёрдой земле, нет, на дощатом полу веранды. Обычно Рут попадает туда, куда целится, даже если не слишком целится. Вот и сейчас пуля (лошадь, гори огнём!) ударяет в револьвер Джефферсона, в рукоять с накладками из слоновой кости.

В рукоять, которую сжимают пальцы Джеферсона — слишком длинные, слишком тонкие, словно взятые напрокат у другого человека.

Пальцев у хозяина Коул-Хоул становится меньше. Часть их взлетает в воздух вместе с револьвером. Джефферсон ревёт так, что перекрывает гвалт и пальбу. Забывшись от боли, он встаёт во весь рост: раненый гризли, готовый рвать и метать.

— Эта бешеная баба! Её наняли Сазерленды!

Легче лёгкого пристрелить его, не откладывая благое дело на потом. Но Рут не понимает, зачем угольщику вздумалось целиться в неё. Когда Рут чего-то не понимает, она не спешит превратить живое в мёртвое.

Мертвецы не отвечают на вопросы.

Вместо этого мисс Шиммер всаживает пару пуль в бочку, заставляя Джефферсона присесть. Из дыр течёт вода, веранда делается скользкой. Какой-то стрелок летит вверх тормашками, проклиная свои новенькие сапоги с подошвами из бычьей кожи.

Рут тоже сыплет проклятьями, но уже в свой адрес. Последние две пули были лишними, чёрт бы их побрал, теперь по балкону стреляют отовсюду. Помощники шерифа, люди Джефферсона, Сазерленды, добровольцы — все, кто внизу, ничего не поняли, кроме главного: по нам палят сверху, кто-то уже пострадал, слышите, как орёт, а мы сейчас как на ладони.

— Возьми за руку своего дружка,
Возьми его прямо сейчас…

Дружки́ сорок пятого и тридцать восьмого, длинноствольные приятели сорок четвёртого, сорок шестого и даже пятидесятого калибра, каждый стоимостью от одиннадцати до девятнадцати честных долларов за ствол — всю эту огнестрельную компанию взяли за руку, рукоять, ружейное ложе, взяли прямо сейчас и палят без разбору. Хорошо ещё, балконом заняты не все, кое-кто продолжает поливать свинцом площадь, контору, салун.

— Прячьтесь!