Чёрный ход

Это невозможно. Эти совпадения сошли бы для бульварной газетёнки, но не для реальной жизни. Тем не менее, кое-кто палит по Элмер-Крик из адского шансера, нет, кое-кто и есть шансер, живое оружие, смещающее пласты вероятности, тасующее причины и следствия, как шулер тасует колоду карт, готовясь облапошить партнёров за игорным столом.

Нашествие маленьких злых чудес.

— Танец, танец лодочника!
Танцуем всю ночь до рассвета!
Лодочник танцует, лодочник поёт,
Лодочник делает всё, что угодно…

* * *

От мэра Рут ждёт чего угодно. Но этот вопрос приводит её в оторопь:

— Мисс Шиммер, сколько вы стóите?

Фредерик Киркпатрик вытирает лицо платком:

— Простите, мэм. Ради всего святого, простите! Я сегодня не в ударе. Я имею в виду, сколько стоят ваши услуги?

Глава двадцать третья

Жизнь на два фронта. — Держите порох сухим. — Банда в лавке. — Отчим и падчерица. — Ты теперь я. — Две пули.

1 Джошуа Редман по прозвищу Малыш

Из-за угла магазина Фостера кто-то палит из винчестера. Раз за разом, как помешался. Кажется, что манекен-джентльмен решил встать на защиту манекена-дамы. Выстрел. Пауза. Выстрел. Пауза. Будь у Джоша часы, мог бы сверить. Куда стреляет? В кого? Одному Богу известно, сэр!

У него патронный завод в кармане, что ли?

По манекену, кем бы он ни был, в ответ палили все, кому не лень: МакИнтайры из-за тележки, Сазерленды из салуна, люди Джефферсона отовсюду, где попрятались, Нед с Гансом из окон конторы шерифа. Сам шериф не высовывался, помогал советами. Наконец героический манекен надоел всем до чёртиков и на него перестали тратить патроны. Выцеливали другие мишени, время от времени спуская курок. Если бы не болван с винчестером, может, и утихло бы. Но винчестер не даёт, напоминает.

Вот, опять!

Грохот выстрела даёт неожиданный эффект: всё призрачное естество Джошуа Редмана сотрясается от пяток до корней волос. Зубы, сэр! Ей-богу, Джош слышит, как у него лязгают зубы.

— Волосы колесом от фургона чесал,
С зубной болью в пятке он помирал…

Грохот дробится, отдаётся эхом снизу, из-под ног. Стук копыт? Чёрт, больно! Чёрт, что ты делаешь?! Тело! Это правда тело? Его тело?! Тахтон, ты пустил изгнанника обратно?! Джош поднимает руку. Смотрит сквозь неё на салун. Нет, шалишь. Рука просвечивает насквозь. Джошуа Редман — блудный дух, какое тело?!

Почему его колотит? Это скачка, сэр?!

Красотка идёт тряской рысью: дорога ухабистая, всю душу вынимает. Джош качается в седле. Джош стоит на площади, напротив мэрии. Это безумие, сэр. Называйте, как хотите, но Джошуа Редман торчит в Элмер-Крик, а перед ним маячит нефтепромысел Сазерлендов.

Там тахтон. Здесь Джош.

Кто здесь, кто там? Одно тело на двоих. Душа мучится в городе. Тело подъезжает к промыслу. Вот же гад! Тело забрал, не отдаёт, а дьявольскую ломоту в рёбрах, отбитых железной пяткой миссис Ли — пожалуйста! Делится без зазрения совести, и все мили между телом и душой ему нипочём.

Прочь, мерзавец!

Возвращай тело или забирай боль себе!

Нефтепромысел пожирает мэрию. Приближается рывками, заволакивается туманом. Нет, сэр, это не туман. Это пороховой дым, сэр. Дым окутывает вход в салун. Вспышки выстрелов мелькают с такой скоростью, будто Сазерленды палят из пулемёта Гатлинга.

Откуда у них пулемёт?!

Это не пулемёт. Это время сошло с ума. Несётся галопом по кочкам, того и гляди, вылетишь из седла! Если так воевать — жить, видеть, слышать — на два фронта, за тело отдельно, за душу отдельно, можно и концы раньше срока отдать. Расточимся вместе с беднягой Пирсом…

Джош корчится на площади.

Джош (тахтон?) спрыгивает с седла.

К нему бегут со всех сторон: от времянок, котлована, насоса. Его обступают городские добровольцы вперемешку с возбуждёнными Сазерлендами и их работниками. Вперёд проталкивается толстяк Хупер, который оставался за главного:

— Что в городе?

— Стрельба, Хупер!

— Что? Кто?!

— Джефферсон сцепился с Сазерлендами!

— А что шериф?

— Заперся в конторе!

— Вот же трусливое дерьмо!

— …вместе с Недом и Гансом!..

Голоса слышны глухо, как сквозь мокрую вату. Часть слов не разобрать. Сгрудившиеся вокруг люди, нефтяной насос, пляшущий за их спинами, хибара с паровой машиной — из трубы валит чёрный дым — всё превращается в мираж.

Дрожит, распадается, немеет.

Искалеченный Джефферсон и пара его людей ломятся в двери конторы шерифа. Свистят пули, отрывают щепки от дверных створок. Выбивают из стен каменную крошку, со звоном разносят последние уцелевшие стекла. Углекопы, не целясь, отстреливаются через плечо. Наконец дверь распахивается — поддаётся усилиям или её открывают изнутри — и вся троица ныряет в контору. У последнего нога брызжет красным, он рычит от боли, но успевает скрыться.