Чёрный ход

Когда Рут выскользнула в коридор, перепалка ещё длилась. Спустившись вниз, выйдя на улицу и хорошенько оглядевшись по сторонам, Рут внезапно подумала, что Пирс сейчас был вовсе не так смешон, как могло бы показаться. Мэр — да, но не Пирс. Требуя от Рут защиты, лже-отчим праздновал труса, тут нет сомнений, но делал он это так, как актёр следует рисунку роли. Роль убедительна, зал рукоплещет, актёр ломает комедию, произносит заученные слова, а в душе мечтает о тарелке мясного рагу с подливкой, ломте хлеба и стакане виски.

Чем занят твой разум, ложный Пирс? Что ты видишь, о чём мечтаешь?!

— Ваш чай, мэм!

Голос Абрахама возвращает мисс Шиммер к действительности. Чай, заваренный хозяином лавки, крепок и душист, что отмечает и Пастор. Бакалейщик Ли — он тоже приглашён на встречу — рассыпается в благодарностях, но к своей чашке даже не прикасается. Должно быть, у китайцев особые представления об искусстве заваривания чая. Китаец один, без жены. Миссис Ли осталась дома: ей стало хуже, сказал бакалейщик, я запретил супруге покидать постель.

«С Мэйли сидит её отец, не извольте беспокоиться! Досточтимый Ван — известный мастер чжэнь-цзю, он поставит Мэйли на ноги…»

Надо бы спросить, мастером чего является досточтимый Ван, но Рут решает, что не хочет этого знать. Всё её внимание сейчас занимают две души, два изгнанника — Джошуа Редман и Бенджамен Пирс. Джош-душа выглядит скверно. Складывается впечатление, что его крепко помяли в драке, отбив и почки, и всяческое соображение. Есть ли драки, в которых можно помять душу? Должны быть, как без них! Но болезненный вид Джоша-души не идёт ни в какое сравнение с тем, каким стал Пирс-душа. При одном взгляде на отчима Рут не просто мечтает оставить любые попытки смотреть на мир взглядом шансфайтера. Её тянет зажмуриться, как в детстве, когда в ночной спальне мерещился кошмар, и спрятаться под одеяло.

Лицо Пастора бесстрастно, глаза — две льдинки. Пребывание на острове Блэквелла укрепило натуру проповедника. Похоже, душевнобольные люди и души в угнетённом состоянии имеют много общего.

— Ты устала? — спрашивает Пирс-душа. — Садись, вот стул!

Рут стоит.

Два человека, думает она, глядя на отчима. Два материка, разделённые морем. Тела, ставшие обителью для тахтонов, выглядят моложе своих лет. Возможно, они и живут дольше обычного.

Тела, но не души.

— Эллен скучает, — Пирс-душа разводит руками.

Он не настаивает, не требует, чтобы Рут села. В воображении мисс Шиммер он бы обязательно это сделал. Тот Пирс, что прячется в гостинице, больше соответствует представлениям Рут об отчиме, чем этот.

— Скучала, — исправляется Пирс-душа. — Раньше.

Грустная улыбка едва заметна:

— Славные деньки, а? Я тогда был настоящим человеком, а не этим огрызком. Эллен хотела, чтобы ты переехала к нам, осела на одном месте. Спрашивала, когда же ты наконец остепенишься.

— Кого спрашивала? Тебя? Меня?!

— Должно быть, небеса. Ты бы всё равно не ответила.

Где-то стреляют. Кажется, на Ривер-роуд.

3 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Он слово в слово повторяет всё то, что сказал во время их первой встречи в Гранд-Отеле. Тогда Рут была готова пустить ему пулю в лоб. Сейчас она отдала бы правую руку, лишь бы к Пирсу-душе вернулся лоб, настоящий лоб, в который можно пустить пулю.

Два материка, разделённые морем. Тахтонам не пересечь такую преграду. А людям — запросто.

— Я умираю, — голос Пирса тих и ясен. — Не знаю, доживу ли до утра. Я уже почти он, от меня мало что осталось. Я умираю, поэтому я в своём уме. Не хотелось бы, чтобы ты…

Он долго молчит, прежде чем продолжить:

— Хорошо, что мы повидались. Девочка, я знаю, ты меня недолюбливаешь. Видит бог, я ни разу в жизни не давал тебе повода к этому. Но сердцу не прикажешь. Ты не можешь простить мне, что я женился на твоей матери. Извини, это было выше моих сил. При всём уважении к моему другу, твоему покойному отцу…

Рут ищет в себе злобу и не находит.

— Я виноват, дитя моё. Виноват перед тобой, но во стократ больше я виноват перед самим собой. Знаешь, что я сказал бы себе, будь я тахтон?

— Знаю, — вместо мисс Шиммер отвечает Джош. — Я бы сказал себе: «Мистер Редман, сэр! Без твоего согласия я бы остался пустым местом. Ты сам отдавал себя в моё распоряжение. Кто позволял мне перекраивать тебя? Выступать от твоего имени? Разрывать связь между душой и телом? Ты наделял меня всё бóльшими правами, считая, что тебе так будет лучше. Почему же ты удивляешься, выяснив, что ты — не человек, а дом, участок, рудник? Что права на тебя отныне принадлежат мне? Я подал заявку, оплатил её по прейскуранту. Ты теперь я. Хочешь жаловаться? Найди суд, который возьмётся рассмотреть наш спор! И не удивляйся, мой драгоценный, мой пустоголовый мистер Редман, если судья вынесет решение не в твою пользу».

— Ты теперь я, — повторяет Рут. — Я уже почти он.

Она выстраивает слова, как патроны на прилавке, пулями кверху:

— Чего хочет ваш тахтон, мистер Редман…

— Джош. Просто Джош, умоляю.