Чёрный ход

Красавчик Дэйв встал на дверях. Стрелок Арчи — у запасного выхода, ведущего к открытой площадке с десятком грубо сколоченных столов. По всей видимости, это и была харчевня, где столовались работники, вкалывающие на железной дороге. Рут сперва задумалась над явной нехваткой столов — при таком-то количестве китайцев! — а потом вспомнила слова доктора Беннинга о том, что Ли бакалею держат на Уилтон-стрит, харчевню же — в Шанхае. Сюда, в харчевню при бакалее, приходят те, у кого в кармане звенят деньжата. Остальные питаются в Шанхае или прямо на стройке, всухомятку, а может, мистер Ли привозит им тележку с продуктовыми пайками.

Саму Рут оставили в лавке, приглядывать за главным входом.

Складывалось впечатление, что Пирс встречается не с честным бакалейщиком, а с главарём банды, и вокруг не мирный законопослушный город, а дикие места, где тебя пристрелят ради твоей шляпы и глазом не моргнут. Это забавляло Рут. Она с трудом удерживалась от язвительных замечаний — и Красавчик Дэйв, чуя грозу, делал ей страшные глаза:

«Молчи!»

Она молчала. Вопрос, заданный китаянке — первые слова, произнесённые Рут за всё время. По большому счёту, вопрос следовало бы адресовать не фарфоровой миссис Ли, а её горбатому папаше. Но Рут сомневается, что от старика можно добиться внятного ответа.

Старик возится с весами.

Рут впервые в жизни видит такие весы. Бронзовые чашки, числом девять штук, подвешены строго одна над другой. Опорой им служит железный штырь, вбитый в резную подставку из дерева. Штырь похож на гребёнку — к зубьям крепятся цепочки, на которых, собственно, и висят чашки. Кажется, в чашках есть крошечные дырочки, похожие на проколы иглой. Рут не видит их отсюда, но всё, что творится с китайскими весами, говорит о наличии таких дырочек.

В чашки насыпан древесный порошок.

В двух нижних он уже прогорел, остался только пепел. Старый мистер Ли зажёг нижние чашки ещё до прихода Пирса с охраной. В той чашке, что над этими двумя, порошок горит вовсю — маленький бойкий костерок. Скоро и здесь останется горка пепла. Языки огня лижут дно четвёртой чашки, раскаляют металл. Дым и искры поднимаются вверх, сквозь игольные отверстия пробираются в гущу верхней кучки порошка. Вьются сизые струйки, между ними проскакивают шустрые искорки.

Ещё немного, и порошок в четвёртой чашке загорится.

Пятая, думает Рут. Седьмая. Девятая. Выгрести пепел, зарядить чашки по новой. И так до вечера. Народная китайская забава? Молитвенный обряд? За чудо-весами сидит, скрестив ноги, нефритовый божок с длинными ушами. Судя по безмятежному лицу божка, плевать он хотел на любые молитвы, хоть волком вой.

Родную маму, и ту не услышит!

— Мил, — внезапно произносит миссис Ли.

Палец её указывает на нижнюю чашку. Движется вверх, задерживаясь на каждой следующей чашке:

— Мил. Мил. Мил…

— Мир? — Рут обводит руками лавку. Так очерчивают глобус, сидя внутри него. — В смысле, целый мир?

Она не уверена, что правильно поняла китаянку.

— Мил!

Миссис Ли радостно кланяется, исчезая за прилавком. Когда она выныривает наружу, её руки выставлены вперёд. Девять пальцев торчат, большой палец правой руки согнут.

— Девять пальцев?

Ещё один поклон.

— Девять пальцев? Девять чашек?

Каждую фразу Рут иллюстрирует движением: топырит пальцы, указывает на весы.

— Девять… э-э… Девять миров?

Радости миссис Ли нет предела. С места, лишь чуть-чуть согнув ноги, она запрыгивает на прилавок, падает на колени и кланяется Рут так, словно мисс Шиммер — воплощённая Мадонна.

Старик не обращает на женщин внимания. Он занят делом: поёт какие-то гимны. Если это, конечно, гимны, а не брань портовых грузчиков на родине старого чёрта.

Божку и вовсе ни до чего нет дела.

— Девять планет? Почему девять, миссис Ли? Кажется, их восемь…

Рут вспоминает жалкие уроки астрономии, полученные от отца. Семь? Восемь? Девять? Боже правый, чем мы тут занимаемся?!

Китаянка хлопает себя по лбу. Вихрем слетает с прилавка, проносится мимо Рут, хватает с туго набитого мешка клочок обёрточной бумаги. В кармашке передника миссис Ли находится свинцовый карандаш. Бумага ложится на прилавок, миссис Ли рисует.

След от карандаша тусклый, но вполне различимый. Рут подходит ближе. Ага, девять чашек, одна над другой. Штрихами обозначены костерки, дымок, кучки древесного порошка. Рядом с каждой чашкой — человечек, заключенный в круг.

Нет, не человечек.

Самый нижний — кошмарный урод. Он скалит клыки и вываливает наружу длинный язык. Над ним — урод чуть менее кошмарный; над тем — просто урод. Четвёртый — уже человечек. Лицо его неприятное, сердитое. Пятый — человечек обычный. Ручки, ножки, огуречик. Шестой — человечек добрый.

— Мил!

Седьмой — человечек с крылышками. Восьмой — человечек с нимбом. Ангел? Девятым, самым верхним, миссис Ли рисует длинноухого божка.

— Чёрт? — Рут указывает на нижнего уродца. — Бес?

Она приставляет ко лбу пальцы рожками. Корчит жуткую гримасу.

— Да! Яомо! Да!!!