— Подать они могли что угодно, мистер Редман, даже доллар нищему. Гомстед-акт[27]
не распространяется на индейские территории. Но можно купить землю непосредственно у индейцев. Что ваш мэр и сделал или вот-вот сделает. Он ещё смеялся над каким-то… Джефферсоном, так? Этот Джефферсон, по мнению мэра, круглый дурак. Он скупил долговые расписки Сазерлендов и думает, что промысел у него в кармане. А земля-то Сазерлендам не принадлежит! За долги он в лучшем случае заберёт ржавый насос и драные палатки! Вы понимаете, о чём я?Джош понимает. Если сказанное Пирсом — правда, очень скоро на нефтепромысле схлестнутся обманутый Джефферсон и его люди, бешеное семейство Сазерлендов и отряд добровольцев, собранный по приказу мистера Киркпатрика. Всем нужен этот чёртов промысел! По закону, не по закону — никто так просто участок не отдаст.
Ещё эти индейцы…
Нет, иначе: ещё этот тахтон! Хуже: два тахтона, сэр! Что нужно им? Один хочет открыть чёрный ход в преисподнюю. Другой, похоже, хочет этот чёрный ход присвоить, отобрать у конкурента. И оба хотят эвакуировать наверх своих.
Семью? Ладно, пусть будет семья.
Большая неудача наверху ради большой удачи внизу. Бойня на решке ради спасения на орле. Девятнадцать мертвецов — тахтон мистера Пирса счёл это число недостаточным. Сколько будет на этот раз?
У каждого своя семья, сэр. Каждый рвёт глотку за своих.
Призрак Джошуа Редмана встаёт. Смотрит на кровавый ком солнца, катящегося к горизонту. Оборачивается к призраку Бенджамена Пирса:
— Вам известно, как убить тахтона?
Глава семнадцатая
Божество пяти дорог. — Доллар падает в раю. — Люби каприз за ваша деньги. — Китайские танцы и карабин Кольта. — Тень на крыше.
1
В бакалее семьи Ли ничего не изменилось.
Коробки, жестянки, мешки. Перец, соль, сахар. Мука, крупа, кофе. Бутыли с маслом. Ящики с сушкой. Вечерние сумерки, забираясь в окна и растекаясь по лавке, подтвердили бы и на суде под присягой: товар остался прежним. Керосиновая лампа на прилавке, светильники в виде бумажных фонарей, подвешенных к потолку — Рут помнит это по своему первому визиту в бакалею. Единственная разница заключается в том, что сейчас в лампе и фонарях пляшут язычки пламени.
— Закрываться, — уведомляет Рут мистер Ли.
Он изучает какие-то деловые записи, держа листок бумаги близко к лампе и тычась в него носом. Мистер Ли близорук, но очков не носит: наверное, экономит деньги. Рут на зрение не жалуется, света ей тоже хватает, но прочесть, что написал бакалейщик, она не смогла бы даже под угрозой повешенья.
Столбцы иероглифов; китайская грамота.
— Закрываться, да. Вас обслужи, мэм. Вас обслужи в любой время.
Он улыбается, показывая зубы кролика. Кажется, под верхнюю губу мистера Ли засунули ватный валик.
— Заходить. Не стоять на порог.
Рут шагает в лавку. Взгляд её, хочет того Рут или нет, неизменно возвращается к алтарю девяти миров — чёртовым весам, над которыми ещё недавно колдовал горбатый тесть бакалейщика. Весы выглядят холодными, покинутыми. В чашках не горит огонь, пепел и золу тщательно вычистили. Древесный порошок тоже убрали. Если бы Рут не видела, как дым, искры и огонь поднимались вверх, от чашки к чашке, она бы сейчас не обратила на алтарь никакого внимания.
Китайская грамота; китайские весы.
— Что покупай, мэм?
— Ничего. Хочу поговорить.
— С дикий китаёза? Такой образованный мэм? Я удивляй.
— Пастор дал мне совет расспросить вас. Он предупредил, что вы вряд ли станете откровенничать. Пастор… Я не знаю, как его зовут.
— У-сен.
— Что?
Бакалейщик откладывает записи:
— У-сен, воин-монах. Мы зовём его так. В нём живёт Ву-Дао: божество пяти дорог, заклинатель демонов. Белое лицо, острый меч. Значит, это он послал вас к нам?
— Да.
— Я не ошибся. Моя жена не ошиблась. Я считал, что в первый раз мы наговорили вам лишнего: я и моя жена. Тесть очень сердился, ругал нас. Теперь я вижу, что мы не ошиблись. Вы тоже у-сен, вы стоите на перекрёстке пяти дорог.
— Воин-монашка? Вы слишком хорошего мнения обо мне, мистер Ли.
— Чаоксианг.
— Что?! Ещё одно божество?
— Это моё имя. Зовите меня Чаоксианг, я буду признателен.
Рут пытается. Нет, она честно пытается.
— Извините, — сдаётся она. — Лучше вы останетесь мистером Ли. Ваше имя, от которого у меня оскомина… Оно что-то значит?
Китаец смеётся:
— Чаоксианг — «ожидающий благосостояния». Думаю, это издевательство. Я всё жду и жду, мэм. И вряд ли дождусь. Так что вы хотели у нас узнать?
Со стороны харчевни, примыкающей к лавке, раздаётся стук. Довольно громкий стук, учитывая, что стены гасят звук. И ритмичный, хотя ритм непривычен для ушей Рут. Музыка? Если да, то китайская.
— Моя жена, — объясняет бакалейщик. — Ужин закончился, люди ушли. Мэйли прибирается, не обращайте внимания. Спрашивайте, я в вашем распоряжении.
— У вас в Китае правда такие ужасы, как рассказывают?