Чёрный ход

Рут перебирает все знакомые ей танцы. Ни один из них не похож на пляску миссис Ли. Ох уж эти китайцы, всё у них не как у людей! Ещё и столб в качестве барабана…

Барабан. Револьвер.

На угловом столе лежит винтовка. Луна краешком выглядывает из-за облака, давая возможность рассмотреть оружие. Револьверный карабин: видавший виды старичок времён эпохи рабства, переделанный лет десять назад на заводах Кольта под патроны центрального боя. Самовзвод, но точность огня не ахти. С другой стороны, зачем владельцам бакалеи новенький «винчестер-гочкис» за целую карточную колоду «зелёных спинок»[28]? Коробка с сотней патронов — два доллара вынь да положь…

Лунный свет блестит на маслёнке. Играет на шомполе, лежащем отдельно. Тонет, как в омуте, упав на рыхлую кучку ветоши.

Рут сортирует увиденное, приводит в порядок. Вечерами миссис Ли, женщина больших культурных запросов, танцует со столбом. Муж занят делами, отец горбат, другие китайцы разбрелись по домам. Один столб безотказен: приколотил руки, ногу — и валяй пляши с кавалером. Для народных китайских танцев требуются дубовые предплечья, железные колени и свинцовые пятки. После рассказа мистера Ли про ужасы жизни в Китае это — самое меньшее, что вызывает удивление. У семейства Ли водится оружие — скажите мне, у кого оно не водится? Сейчас ребёнок сперва учится стрелять, а потом ходить. Винтовка лежит на столе в харчевне? Должно быть, в уборку у миссис Ли входит чистка и смазка оружия…

Всё, хватит. Подглядывать некрасиво.

Прежним путём, виляя вместе с переулком, Рут возвращается на Уилтон-стрит. Облака разбежались кто куда, луна катается по небу, как сыр в масле. Мисс Шиммер идёт по улице, в обход. Срезáть дорогу больше не хочется.

Дурная идея, зря и пробовала.

3 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Есть ли церкви-привидения?

Методистская церковь в Элмер-Крик ночью, при свете луны, легко сойдёт за призрак самой себя. Вытянутый к небу, увенчанный крестом, бледный и дощатый дух — извините за каламбур! — в духе плотницкой готики. На стены не пожалели белой краски, лунное молоко течёт по контуру, добавляет масляной желтизны. Целься, шансфайтер, не целься — куда тебе стрелять, в белое на белом? Узкие стрельчатые окна, острые щипцы крыши. Ещё одно окошко — круглое, состоящее из трёх сегментов — горит на самом верху. Окно приоткрыто, за стеклом от сквозняка моргают свечи.

Глаз циклопа, думает Рут.

Колокольню с открытой площадкой для звонаря поставили отдельно, вплотную к западному крылу церкви. Асимметрия, которую колокольня придаёт неприкаянному духу, наводит на мысли о несовершенстве мира.

Церковь — не последнее здание по Уилтон-стрит. Дальше стоит контора по продаже и сдаче в наём лошадей, при ней конюшня, ещё дальше станция дилижансов делит здание с почтово-телеграфной станцией. Между конторой и станцией — переулок, куда Рут и намеревалась свернуть, чтобы в самом скором времени выйти на Ривер-роуд, неподалёку от скверно покрашенных колонн Гранд-Отеля.

Ей хочется спать. День выдался утомительный.

— Я знаю, зачем вы приехали в Элмер-Крик, преподобный Саймон.

— Вы ошибаетесь, преподобный Элайджа.

— В чём? В том, что вы приехали в город?

— В том, что вам известны мои цели.

Рут останавливается. Делает шаг к стене скобяной лавки, мимо которой шла. Пожалуй, лучше остаться незамеченной. Разговор, невольной свидетельницей которого она стала, идёт на повышенных тонах. Один голос знаком мисс Шиммер. Выходит, Пастора зовут Саймон?

— Не виляйте, преподобный Саймон. Почему вы не смотрите мне в глаза?

— Потому что от вас разит виски. Ещё минута, и меня свалит хмель.

— Вот! От меня разит виски!

«Правда и мир облобызаются, — поёт губная гармоника. В гнусавом напеве слышится насмешка, неуместная в псалме. — Истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес!»

— И вы, преподобный Саймон, разумеется, доложите об этом церковному начальству в Майн-Сити? Вы скажете: «Преподобный Элайджа — горький пьяница. Люди болтают, однажды он заснул на кафедре, прямо во время воскресной проповеди. Заснул и храпел на весь храм! Он пристаёт к матерям во время крещения их детей. Этот Элайджа бесстыдник! Грешник! Чревоугодник!»

— Это исповедь, ваше преподобие? Отпускаю тебе грехи твои.

С местным священником Рут незнакома. Впрочем, она не слишком удивлена. Скорее она удивлена собственной нервозностью. Сна ни в одном глазу, сердце бьётся чаще. Стыдно подслушивать? Нет, дело не в этом. Хочется побыстрее уйти? Да, хочется, но дело опять же не в этом. Разговор священников не предназначен для чужих ушей, надо проскользнуть незамеченной, но как? Нет, и это не причина для беспокойства.

Что-то стряслось с отчимом в гостинице? Сердце пророчит дурное?!

Вряд ли.

— Смеётесь? Вас прислали, чтобы убедиться: я не справляюсь с моими духовными обязанностями. Будете отрицать?

— Идите домой, преподобный Элайджа. Проспитесь, похмелитесь. Скоро я уеду из Элмер-Крик. И вы забудете меня, как страшный сон. Уверен, при всех ваших грехах вы полностью устраиваете здешнюю паству. Я бы на вашем месте не продержался и месяца.