Чёрный ход

— Ладно. Я и не рассчитывал на откровенность. Кем вы были рукоположены, преподобный Саймон? Или это тоже секрет?

— В священнический сан меня рукоположил суперинтендант[29] Шелли, окружной епископ Города Ветров[30]. Вы, должно быть, слыхали о нём? Продувные бестии в этом Чикаго, кого хочешь рукоположат… Посмотрите на меня, преподобный Элайджа! Вот вы бы меня благословили на миссионерство? Да вы бы скорее встали на стезю трезвости…

— Это не тема для шуток!

— С чего вы решили, что я шучу? Я просто размышляю вслух. Это было давно, можно сказать, в другой жизни. Вы удовлетворены?

Тень.

Тень на крыше конторы, торгующей лошадьми.

Мелькнув на фоне лунного диска, тень исчезает так быстро, что Рут начинает сомневаться, действительно ли она видела эту чёртову тень. Человек встал во весь рост и снова присел на корточки? Птица перечеркнула белый, изрытый оспинами диск?

Летучая мышь?!

— Я слышал о вас, преподобный Саймон. Я много слышал о вас и ваших причудах. Часть рассказов похожа на бредни. Часть — на ересь.

— Отчего же?

— Наша церковь приветствует экзорцизм[31], если обряд проводится с разрешения вышестоящих. Благословляет, если в ход идёт слово Божье. Но револьвер?! Револьвер, заряженный, прости Господи, раскаянием? Отпущением грехов?! Полагаю, вас зря выпустили из приюта для умалишённых.

— Зря, ваше преподобие, зря. Там мне было спокойнее. Но что вам до моего револьвера? Как известно, добрым словом и револьвером можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. Бесы в этом смысле не исключение.

Тень.

Тень на крыше конторы.

У Рут исчезают последние сомнения. Хрупкий, миниатюрный, женственный силуэт. Ветер треплет длинную, до колен, верхнюю одежду. Единственное, что нарушает внешнюю безобидность тени — винтовка. Тень вскидывает оружие к плечу, целится, опускает винтовку.

Снова вскидывает, опускает.

Кого он выцеливает? Преподобного Элайджу? Пастора? Почему он не стреляет?! Не потому ли, что преподобный Элайджа заслоняет собой Пастора? Пастор выше ростом, можно было бы целиться в голову. Но в ночной темноте, при неярком свете луны, на такое решился бы только самый отчаянный стрелок.

Одетая в шаровары и длинную блузу до колен, миссис Ли танцует у столба. На угловом столе харчевни лежит винтовка. Лунный свет блестит на маслёнке. Играет на шомполе, лежащем отдельно. Тонет, как в омуте, упав на рыхлую кучку ветоши…

— Бесы? Или плод вашего помрачённого рассудка? Я знаю, у вас есть сторонники в церкви. И не только диаконы! Пресвитеры, даже суперинтенданты! Окружные суперинтенданты! В следующем году на генеральной конференции будут рассматривать ваш вопрос. С представительством мирян, да! Надеетесь, ваши методы одобрят? И не надейтесь! Готов поклясться, вас пинком вышибут из церковного лона, вас и ваших последователей. Дурную траву с поля вон! На вашем месте…

— Оставайтесь на своём месте, преподобный Элайджа. А я с вашего позволения останусь на своём. Уже поздно, мне пора идти. Благослови вас Господь этой ночью…

— У-сен.

— Что?

— У-сен, воин-монах. В нём живёт Ву-Дао: божество пяти дорог, заклинатель демонов. Белое лицо, острый меч. Это он послал вас к нам?

— Да.

— Я не ошибся. Моя жена не ошиблась. Вы тоже у-сен, вы стоите на перекрёстке пяти дорог.

Моя жена не ошиблась, повторяет Рут вслед за бакалейщиком. Пять дорог? Дура, с чего ты решила, что китайцы расположены к Пастору? Хитрые азиаты, они самого чёрта обведут вокруг пальца! «Я продавай люди то, что они обожай. Бизнес, ничего личное…» Пока мистер Ли заговаривал тебе зубы, миссис Ли чистила винтовку. Пробуждала в себе боевой дух, избивала столб, исполняла воинственный танец. Так поступают индейцы. Почему бы так не поступить китаянке?

Сейчас Пастор ляжет мёртвым на перекрёстке пяти дорог. Ты следующая, мисс Шиммер. Как сказал бакалейщик? «Вы тоже у-сен…»

Тень вскидывает винтовку в третий раз.

Глава восемнадцатая

Это моё тело! — Сальто-мортале. — Личные счёты. — Вы живы, мисс Шиммер? — Пуля из воска.

1 Джошуа Редман по прозвищу Малыш

Спят ли тахтоны?

Этот вопрос — не сказать чтоб насущный для большинства людей — мучит Джошуа Редмана. Бесплотной тенью он — Джош, не вопрос — скользит по Мэйн-стрит, пустынной в этот поздний час. Раньше он не задумывался над тем, спят ли тахтоны. Своего тахтона он об этом не спрашивал. Спящим его тоже не видел. С другой стороны, случалось, что Джош вообще не видел тахтона пять, шесть, десять часов подряд. Может, он и спал где-то, поди узнай…