Чёрный ход

Темнота взрывается динамитной шашкой. Как птичка из клетки, револьвер вылетает из руки Сэма. Птичка заполошно чирикает: грохочет выстрел, пуля уходит в потолок. «Ремингтон» не успевает упасть на пол, когда маленькая, твёрдая как камень пятка бьёт Сэма в лицо. Комнату заволакивает пороховым дымом, чернокожий помощник шерифа валится обратно на кровать, а с кровати — на пол.

Из ноздрей, расплющенных ударом, хлещет кровь.

2 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут стреляет дважды.

Свинцом.

Тень роняет винтовку. Перевернувшись в воздухе на манер заправского акробата, оружие летит вниз, прямо на коновязь, поставленную у входа в контору. И зрители, и участники этого представления слышат глухой треск: от удара шейка приклада ломается. Приклад падает на землю, всё остальное — на ступени крыльца. Какое-то время тень балансирует на краю крыши, как если бы пули не попали в неё, а только испугали, нарушили равновесие, заставили разжать пальцы. Вот сейчас крыша опустеет, тень пустится в бега…

Кто бы ни был на крыше, он повторяет трюк собственной винтовки.

Сальто-мортале, короткий полёт, падение спиной на коновязь. Треск — так под грузом снега ломается ветка сосны. Запоздало вскрикивает преподобный Элайджа. Должно быть, священник ждёт, что часть упавшей тени подобно отломившемуся прикладу упадёт наземь, а другая часть — на крыльцо.

Этого не происходит. Тень превращается в человека, человек всхрапывает, будто загнанный конь, и падает на крыльцо весь, как был. Он был живой, он и сейчас живой, но долго это не продлится.

Мягкий свинец, если он выпущен из сорок пятого кольта, который держит твёрдая рука, с близкого расстояния останавливает скачущую лошадь. Большинство стрелков заряжало барабан «Миротворца» не шестью, а пятью патронами, оставляя гнездо под курком пустым — боялись случайного выстрела.

Большинство, но не мисс Шиммер.

Расстояние между Рут и крышей конторы близким не назовёшь. Впрочем, далёким — тоже. Зато рука тверда, спасибо суровой школе Томаса Эллиота Шиммера, глаз верен, а ночную тень с её хрупким телосложением вряд ли можно сравнить с лошадью.

«Рука тверда, — мысленно произносит Рут, чувствуя, как балаган превращается в театр, и опять в балаган, — дух чёрен, крепок яд. Удобен миг, ничей не видит взгляд…»

И слышит голос матери:

«Книжное дитя. Я тоже читала "Гамлета". Бумажная ярость, чернильное бешенство. Чужие слова кажутся тебе ярче?»

Мисс Шиммер давно не слышала этого голоса, даже в воображении. Слова матери больше не кажутся ей обидными. Книжное дитя? Нет, никакой обиды. Одно сожаление, что в прошлое нельзя вернуться.

Больше не прячась от священников, Рут подходит к крыльцу. Опускается на корточки, слушает чужой хрип. Первая пуля угодила тени в плечо, вторая — в грудь. Падение сломало тени спину. Тем не менее, тень ещё жива.

— Деньги, — говорит Рут. — Ты так нуждался в деньгах?

Она сдёргивает с лица умирающего шейный платок.

Перед ней Красавчик Дэйв. Луна красит лицо хрупкого стрелка свинцовыми белилами, подготавливая к роли трупа. Третий звонок, зал полон, скоро на сцену. Интрига длится, почтенная публика! Вы хотите знать, кто подбил Красавчика совершить покушение на Пастора? Кто предложил за это куш, достаточный, чтобы купить честь и совесть, оптом и в розницу? Зачем Бенджамен Пирс выставил из отеля свою падчерицу, желая остаться с Дэйвом наедине?!

Публика, может быть, и хочет знать. Публика в лице двух преподобных топчется за спиной мисс Шиммер. Публика — да, но не Рут. Она и так всё знает. Это чертовски скучно: знать, не имея возможности покинуть зрительный зал.

— Он, — выдыхает Дэйв так, словно это последний вздох Красавчика. — Он…

— Что — он? Кто?

— Элайджа. Преподобный Элайджа.

— Ты чего-то хочешь от его преподобия? Молитвы? Отпущения грехов?

— Элайджа. Я хотел убить его.

Когда тебе мнится, что ты знаешь всё, под ногами разверзается пропасть.

— Ты покушался на жизнь местного священника? Зачем?!

— Счёты. Личные счёты.

Красавчик удерживает поводья жизни из последних сил. Сейчас этот жеребец понесёт, взбрыкнёт, выкинет седока в грязь. Но не раньше, чем Дэйв скажет всё, что решил сказать. Хрупкость Красавчика — хрупкость закалённой стали.

— Вы лжёте!

Это преподобный Элайджа. Хмель, страх, возбуждение — дикая смесь. Она ударяет преподобному в голову:

— С чего бы вам покушаться на меня?

— Личные…

— Какие счёты? Мы даже незнакомы!

— Личные счёты…

— Опомнитесь, подумайте о своей душе! Мало того, что вы убийца, так вы ещё и лгун! Ложь на пороге смерти? Это прямая дорога в ад!

Пастор кладёт руку на плечо преподобного. Сжимает пальцы — сильно, так сильно, что у Элайджи перехватывает дыхание.

— Вы идиот, брат мой.

Охотник на воображаемых друзей сейчас не в духе, поэтому он не стесняется в выражениях:

— Вы идиот дважды и трижды. Не сочтите за оскорбление, это святая правда. Только идиот станет терзать допросом умирающего. Человек, у которого вместо головы седло.

— Что вы себе позволяете?!