Чёрный ход

— Давай! Врежь ему! Бей промеж глаз!

Думаете, это Джошуа Редман поддерживает своего закадычного друга Сэмюеля Грэйва? Советы даёт? Неправильно думаете, сэр!

Сэму не до кулачного боя. Сэм сидит на полу, вытянув ноги, кровь в два ручья течёт из носа на грудь, а знаменитые на весь Элмер-Крик кувалды висят самым позорным образом. Малое дитя сейчас надерёт Сэму его чёрную, как вакса, задницу, а он и ухом не поведёт.

Какие уши, если тебя вырубили?

— Давай! Бей! Расквась ему рожу!

И в страшном сне Джошу не привиделось бы, что он станет поддерживать — да что там! — болеть всей душой за сволочного тахтона. А что делать? За кого болеть, если тахтон, как ни крути, свой, а незваный гость — чужой? Чёрти кто с железными пятками?!

— Сади в ухо! В ухо, говорю!

Сразу после выстрела, как раз когда Сэм получил по морде, Джошево тело подорвалось с кровати, словно его змея между ног укусила — и кинулось в драку. Да так, что Джош сам себе обзавидовался. Гость тоже не сплоховал: бьёт, пинает, тычет. В комнате теснотища. Кровати, шкаф, подоконник. Стулья, зеркало на стене. Тумбочка с кувшином воды. Кто иной уже сцепился бы грудь в грудь, запнулся обо что-нибудь — и покатился в угол.

Нет, не катятся. Машутся почём зря. Как и помещаются-то? Не иначе, в юности с цирком ездили — прятались в ящик, а их там пилой распиливали.

— Дери с него шкуру! Свежуй!

Крутится карусель, летают стулья. Зеркало упало, разбилось. Кувшин вдребезги, вода вытекла. Тумбочка перевернулась, но вроде цела.

— Кончай с ним!

Будь в комнате светло как днём, и то бы Джош немного разглядел. Одно ясно: тахтон бьёт выродка, как бил на площади Майкла Росса, земля пухом Большому Майку. Смысла в ударах с гулькин нос, только Джош уже знает, чем это дело кончается.

Незваный гость вертится, юлит. Бережётся, словно стеклянный. Если случай подворачивается, лупит тахтона в хвост и в гриву.

— Что ж ты творишь, сукин сын!

Жалко, сэр. Видели, как в лоб прилетело? Это же мой лоб, сэр, и рёбра мои, и вся шкура целиком. Другой такой шкуры не купить — ни в Элмер-Крик, ни в самом Майн-Сити. Каждый удар, доставшийся тахтону, рвёт сердце на части. Аж дух захватывает, сэр! Что ещё у духа захватывать, если не дух?

— Вали его! Насмерть бей!

Были бы руки, схватился бы за револьвер. Палить в суматохе — дело гиблое, можно себя подстрелить. Кого себя, сэр? Того себя, который дерётся. Но можно и блефануть: «Стоять! Не двигаться! Руки вверх!» Испугались бы, подчинились. Вон он, Сэмов «ремингтон», под кровать улетел. Есть ствол, да взять нечем. Есть чем крикнуть, да никто не услышит.

Вот ведь счастья привалило, а?!

— Стоять! Не двигаться!

Кто это? Что это?!

— Руки вверх!

Ещё один револьвер летит в стену, выбит вертлявой пяткой ночного гостя. Это занятие уже входит у гостя в привычку. От стены откалывается кусок сухой штукатурки — и вместе с оружием валится на башку бесчувственного Сэмюеля Грэйва. Штукатурка рассыпается, припорошив курчавую шевелюру сединой. Револьвер со стуком падает на пол, меж Сэмовых коленок.

Хорошо ещё, не стреляет.

Всё-таки у духа есть свои преимущества. Будь Джош во плоти́, со скудным человеческим зрением, он бы вряд ли что-нибудь разобрал в темноте и давке. Кутерьма, сэр, вавилонское столпотворение. А так он доподлинно узнаёт не только тридцать восьмой кольт, но и хозяйку кольта — за миг до того, как мисс Шиммер получает такой пинок в живот, словно её лягнул необъезженный жеребец.

4 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут так не били никогда в жизни.

Сперва ей кажется, что это пуля. Мягкая свинцовая пуля, которая застревает в теле, отдавая ему всю сокрушительную энергию полёта. Рут задыхается. Мышцы содрогаются в диких спазмах, не пропуская в лёгкие и малой толики воздуха.

Утопленница, Рут идёт на глубину, пуская пузыри.

Она не замечает, что бьётся затылком о стену. Не замечает падения. Дышать! Дышать любой ценой! Это всё, что сейчас имеет значение. Мисс Шиммер, ты тряпка. Ты — мокрое полотенце. Тебя выкручивает над лоханью здоровенная прачка.

Первым приходит выдох.

Хрип, кашель, слюна течёт изо рта. Всё это — выдох, слава богу! Следом приходит вдох. Болезненный, как глоток крутого кипятка; сладкий как нектар. Кислый запах пота, крови, табака, мужских подштанников — Рут дышит и счастлива этим. Вместе с дыханием возвращается боль. Хватая ртом воздух, Рут стонет. Это всё, что она может: стонать, да ещё смотреть.

Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.

Рут не знает, где её шансер. Не в силах его искать. Шевельнуться — немыслимый подвиг. Помимо взгляда, усвоенного от дяди Тома, у неё нет иного оружия. Темнота, царящая в комнате, остаётся темнотой, давка — давкой. Но теперь мисс Шиммер видит людей, дерущихся и бесчувственных, видит так, как видят шансфайтеры, и мрак ей не помеха.

Кипящая белизна — Джошуа Редман.

Схема разделки коровьей туши — кто-то, с кем дерётся мистер Редман. Знакомое деление на области удачи и неудачи: светлые, красные, тёмные. Индеец в боевой раскраске: такое сравнение впервые приходит Рут в голову.