Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги

Граничащий с неврозом героизм коллекционера, который ищет первые издания в идеальном состоянии, – тоже своего рода игра со смертью. Посему книги, как замечал психоаналитик Вернер Мюнштербергер, – это бумажные двойники неуверенного в себе и колеблющегося «я». Ряды нетронутых и нетленных томов прячут под собой отчаянную попытку унять внутренний хаос, заглушить тревогу, вернуться назад во времени, избавиться от чувства бренности, скрыть от других и от самих себя осознание того, что всех нас рано или поздно съедят черви и жучки. Коллекционер принимается разыскивать книгу, когда-то принадлежавшую бессмертному деятелю прошлого, в надежде, что какая-то частичка его души затерялась среди страниц. Все равно что покупать аристократические титулы, приписывать себе вымышленное мифическое происхождение: типичная история для мечтателя-меланхолика вроде «Аквитанского принца» Жерара де Нерваля[71]. Прилагая самые невообразимые усилия, он пытается навечно сохранить книгу в стадии ее появления на свет, защитить от столкновения со временем и от порчи.

Но все тщетно. Все мы когда-то были совсем новенькими, а потом издательство «Мать» выпустило нас на рынок, а какая-то не особенно чуткая к книгам акушерка перерезала канцелярским ножом пуповину и навсегда испортила нам переплет.

12 Демон по имени Цундоку

Тщетно на витринах магазинов и лавочек на набережной Сены переливаются разноцветные корешки, распространяя вокруг аромат бумаги; тщетно полнятся запрещенными и еще неизданными первоцветами каталоги издательств, эти перенаселенные жилища, где каждый день один мертвец гонит другого, преследуя его как огненный вихрь дантовских грешников, повинных в стяжательстве, заставляя погрузиться под землю так, чтобы наружу торчала лишь пара болтающихся в воздухе конечностей.

Джезуальдо Буфалино, Исчезающие формы

До недавнего времени, еще несколько лет назад, на геополитической карте своей семьи я был родственником-подобием развивающейся страны. Я не умел следить за своими расходами, в моем бюджете царил беспорядок, и я постоянно жил в жутком страхе надвигающегося дефолта. Все потому, что я покупал книги, которые были мне совсем не по карману, и таким образом увеличивал свой внешний долг – занимал у «промышленной державы», то есть моей старшей сестры. Она же то ли с покровительственной, то ли с искренней радостью и легкостью раз за разом списывала эти долги. Но в семейных отношениях все происходит так же, как и в международной политике: вместо того, чтобы воспользоваться оказанной помощью для улучшения финансового положения и обратить внимание на жизненно важные статьи расходов – еду, здоровье, бытовое благополучие, более-менее достойное «первого мира», – я, как типичное коррумпированное правительство, продолжал тратить все, но не на вооружение, а на книги. И в конце каждого финансового года снова оказывался там же, откуда начал: я оставался все тем же братцем в преддефолтном состоянии, страдающим хроническим накопительством, и так до следующего обнуления долга.

И вот однажды моя сестра, очевидно, поняла, как это работает, появилась за столом переговоров (в буквальном смысле за столом – со скатертью, приборами и хлебной корзинкой, – поскольку мы встретились в пиццерии, примерно на одинаковом отдалении от наших мест проживания) и принесла с собой книгу, мысли прочесть которую у меня отродясь не было: «Тайный мир шопоголика» Софии Кинселлы. На страницах фигурировали выписки с кредитной карты главной героини, письма из банков, тон которых становился все более угрожающим по мере того, как она методично превышала лимит трат по счету. Уже с первых строк я понял, что это история обо мне. Точнее, я понял это не сразу, а несколько позже, поскольку тогда еще находился в плену предубеждений, лежащих в основе всех книголюбских невротических расстройств. Я считал, что все смертные грехи, и в частности алчность, превращаются в достоинства, если они связаны с бумажными параллелепипедами. А мне следовало бы осознать, что мной завладел куда более могущественный демон, чем вавилонский Пазузу, – японский Цундоку.