Чрево Парижа. Радость жизни

Мадемуазель Саже поспешила сойти вниз. Она пришла на угол улицы Пируэт как раз в ту минуту, когда комиссар опять входил к Кеню-Граделям. Она все поняла. Когда старуха вошла в колбасную, глаза ее так блестели, что Лиза знаком попросила ее молчать, показав на Кеню, который развешивал куски солонины. Потом Кеню ушел на кухню, и Саже рассказала вполголоса про драму, только что разыгравшуюся у Мегюденов. Колбасница, наклонившись над прилавком и держа руку на миске со шпигованной телятиной, слушала старуху со счастливым видом женщины, которая взяла верх. Вошла покупательница и спросила две свиных ножки; колбасница задумчиво завернула их.

– Знаете, я вовсе не сержусь на Нормандку, – проговорила Лиза, едва они остались вдвоем с мадемуазель Саже. – Я всегда ее очень любила и жалею, что нас поссорили… В доказательство того, что я не злая, – вот что я спасла от рук полиции. И я готова отдать эту вещь Луизе, если она сама придет и попросит ее у меня.

Госпожа Кеню вынула из кармана фотографическую карточку. Мадемуазель Саже чуть не обнюхала ее и усмехнулась, прочитав: «Луиза своему другу Флорану», после чего сказала своим визгливым голосом:

– Пожалуй, вам не следовало бы этого делать. Оставьте ее лучше у себя.

– Нет-нет, – ответила Лиза, – я хочу положить конец сплетням. Сегодня день примирения. Довольно ссор. Пусть в квартале водворится мир.

– Тогда хотите, я пойду скажу Нормандке, что вы желаете ее видеть? – спросила старая дева.

– Да, вы доставите мне большое удовольствие.

Мадемуазель Саже вернулась на улицу Пируэт и страшно перепугала рыбную торговку, сказав, что видела сейчас ее фотографию в кармане у Лизы. Однако та не сразу согласилась исполнить требование своей соперницы. Нормандка поставила свои условия: она пойдет только в том случае, если колбасница выйдет встретить ее на порог лавки. Старухе пришлось пропутешествовать еще два раза взад и вперед, чтобы установить все пункты, касающиеся встречи. Она радостно суетилась, ведя переговоры об этом примирении, которое обещало вызвать столько шума. Проходя последний раз мимо двери Клер, мадемуазель Саже по-прежнему слышала царапанье ножниц о штукатурку.

Затем, передав колбаснице окончательный ответ, старуха поспешила к госпоже Лекёр и Сарьетте. Они встали втроем на углу павильона морской рыбы на тротуаре против колбасной, чтобы не пропустить ни одной подробности. Женщин разбирало нетерпение: они делали вид, будто разговаривают между собой, поглядывая в то же время на улицу Пируэт, откуда должна была выйти Нормандка. На рынке уже распространился слух о примирении: торговки, стоя у своих ларьков, вытягивались, стараясь что-нибудь разглядеть, другие, более любопытные, уходили со своих мест, выскакивали даже в крытый проход. Глаза всего рынка были устремлены на колбасную. Квартал волновался в ожидании. Все вышло очень торжественно. Когда Нормандка показалась на углу улицы Пируэт, у зрителей захватило дыхание.

– Она надела свои бриллианты, – прошептала Сарьетта.

– Взгляните, как она идет, – прибавила госпожа Лекёр. – Нахальная женщина!

Действительно, красавица Нормандка выступала точно королева, которая удостаивает согласиться на примирение. Луиза тщательно нарядилась; она сделала прическу с локонами, а край передника загнула, чтобы показать кашемировую юбку; она обновила даже необыкновенно роскошный кружевной бант. Чувствуя, что весь Центральный рынок наблюдает за ней, Луиза еще больше заважничала, приближаясь к колбасной, и остановилась наконец у дверей.

– Теперь очередь за красавицей Лизой, – сказала мадемуазель Саже. – Смотрите хорошенько.

Красавица Лиза, улыбаясь, вышла из-за прилавка. Она неторопливо прошла через всю лавку и с порога протянула руку красавице Нормандке. У колбасницы был тоже весьма пристойный вид: ослепительное белье и опрятный туалет. Говор пробежал по рыбному ряду; головы стоявших на тротуаре сблизились, раздались оживленные толки. Обе женщины скрылись в лавке, а висевшие на витрине бараньи сальники мешали хорошенько их рассмотреть; но недавние соперницы, по-видимому, дружески беседовали, обмениваясь легкими поклонами и любезностями.

– Постойте, – начала мадемуазель Саже, – кажется, красавица Нормандка что-то покупает… Но что же это она может покупать? Должно быть, колбасу. Ах вот! Вы не видели? Красавица Лиза, передавая ей покупку, отдала фотографию.

Снова последовали поклоны. Красавица Лиза, превысив заранее обусловленные любезности, захотела даже проводить Нормандку на улицу. Тут они еще посмеялись вдвоем, показавшись кварталу в виде добрых приятельниц. Для рынка это было истинной радостью; торговки возвратились к своим ларькам, заявляя, что все кончилось прекрасно.

Однако мадемуазель Саже удержала госпожу Лекёр и Сарьетту. Драма только что завязывалась. Все три женщины смотрели на дом напротив с жадным любопытством, как будто стараясь проникнуть взглядом сквозь каменные стены. От нетерпения они принялись судачить насчет красавицы Нормандки.

– Вот она и без любовника, – заметила госпожа Лекёр.

– У нее остался господин Лебигр, – со смехом возразила Сарьетта.