Чрево Парижа. Радость жизни

Во время больших прогулок, когда Клод, Кадина и Маржолен бродили втроем вокруг Центрального рынка, в конце каждой улицы перед ними вырастал то один, то другой край чугунного исполина. Это были неожиданно открывавшиеся виды, странные архитектурные перспективы, тот же самый горизонт, но беспрерывно меняющийся под разными углами зрения. Клод оборачивался, особенно на улице Монмартр, миновав церковь. Издали рынок, видневшийся теперь сбоку, приводил его в восторг. Глазам представлялись большая аркада и высокие, распахнутые настежь ворота; дальше высились павильоны с двумя этажами кровель, беспрерывными рядами жалюзи и громадными шторами – точно это были профили домов и дворцов, нагроможденных друг на друга, Вавилонская башня из металла, легкая, как индийские постройки, опоясанная висячими террасами, воздушными коридорами и летучими мостами, переброшенными над пустотой. Друзья постоянно возвращались сюда, к этому городу, возле которого они кружили, не будучи в состоянии удалиться от него и на сотню шагов. Их охватывало приятное тепло, царившее после полудня на Центральном рынке. Вверху жалюзи затворены, шторы спущены, воздух в крытых проходах дремлет, там сгущаются серые потемки, пересеченные желтыми полосами солнечного света, падающего из продолговатых окон. Из рядов доносится приглушенный говор; на тротуарах гулко раздаются шаги редких прохожих, занятых своим делом, а носильщики с бляхами сидят рядком на каменных выступах по углам павильонов и, сняв толстые башмаки, обтирают и перевязывают натертые ноги. Это – сон отдыхающего колосса, прерывающийся порою пением петухов из подвалов с птицей. Трое приятелей часто ходили смотреть, как нагружают пустые корзины на телеги, которые каждый вечер являются за ними, чтобы отвезти их обратно к отправителям. Корзины, помеченные черными буквами и цифрами, лежат целыми горами против экспедиционных контор на улице Берже. Их устанавливали симметрично одну на другую. Но когда куча на телеге достигала высоты второго этажа, работнику, остававшемуся внизу, приходилось бросать с размаху целую стопу корзин, а другой, стоявший на возу, растопырив руки, на лету подхватывал корзины. Клод, любивший силу и ловкость, наблюдал целыми часами за полетом ивовых плетенок и хохотал, когда от слишком сильного размаха они перелетали через воз на середину мостовой. Он обожал также тротуар улицы Рамбюто и улицы Пон-Нёф, на углу фруктового павильона, где идет мелочная торговля. Художника восхищали овощи, разложенные под открытым небом на столах, обтянутых влажными черными тряпками. В четыре часа солнце зажигало весь этот зеленеющий уголок. Клод шел по рядам, с любопытством рассматривая пестрые головы торговок; молодые, с волосами, покрытыми сеткой, уже огрубели от суровой жизни; старухи, прятавшие под желтыми фуляровыми чепцами покрасневшие морщинистые лица, гнулись в три погибели. Кадина и Маржолен отказывались идти дальше за Клодом, завидев издали старуху Шантмесс, которая грозила им кулаком, взбешенная тем, что они опять вдвоем и бьют баклуши. Подростки присоединялись к художнику на противоположном тротуаре. Там, через улицу, он находил великолепные сюжеты для картин: мелочных торговок овощами под огромными полинялыми зонтами, красными, синими, фиолетовыми, привязанными к палкам. Эти зонты казались на площади какой-то грядой холмов, а мощные, разжиревшие фигуры женщин рдели в зареве яркого заката, алые тона которого догорали на связках моркови и репы. Какая-то торговка, неряшливая столетняя карга, укрывала три жалких кустика салата под дырявым зонтиком из розового шелка, обратившимся в лохмотья.