Чрево Парижа. Радость жизни

Кадина и Маржолен познакомились с Леоном, учеником из колбасной Кеню-Граделей. Однажды, когда он нес куда-то по соседству паштет, они увидели, как в темном углу улицы Мондетур мальчик поднял крышку кастрюли и осторожно вытащил пальцами кусок. Подростки с улыбкой переглянулись: они поняли, какого он поля ягода. У Кадины тотчас созрел план удовлетворить наконец одно из своих самых пламенных желаний. Когда она опять встретила Леона с кастрюлей, то сумела так подластиться к нему, что он поднес ей кусок паштета; девочка взяла его, посмеиваясь и облизывая пальцы. Но Кадину постигло некоторое разочарование: она воображала, что угощение это гораздо вкуснее. Однако мальчишка, с хитрой мордочкой лакомки, весь в белом, точно девушка, идущая к причастию, показался ей забавным. Она пригласила его на пиршество, которое устроила среди корзин павильона, где торговали маслом. Они укрылись втроем – она, Маржолен и Леон – в четырех стенах из ивовых прутьев, вдали от людей. Стол был накрыт на широкой плоской корзине. Тут были груши, орехи, белый сыр, креветки, жареный картофель и редиска. Сыр был получен в подарок от одного сыровара с улицы Косонри. Торговец жареным с улицы Гранд-Трюандри отпустил в кредит на два су жареного картофеля. Остальное – фрукты, креветки, редиска – было наворовано по всем углам рынка. Угощение удалось на славу. Леон, в свою очередь, не захотел оставаться в долгу и, в благодарность за приглашение к завтраку, угостил новых знакомых в час ночи ужином в своей комнате. Он подал холодную кровяную колбасу, ломтики других колбас, кусок соленой свинины, корнишоны и гусиное сало. Всем этим его снабдила колбасная Кеню-Граделей. С тех пор так и пошло: тонкие ужины следовали за изысканными завтраками, приглашения за приглашениями. Три раза в неделю происходили интимные пиршества в темном углу за корзинами и в той мансарде, откуда Флоран в бессонные ночи слышал до рассвета заглушенное чавканье и юный смех.

С тех пор любовь Кадины и Маржолена нашла себе еще новый приют. Парочка была совершенно счастлива. Маржолен изображал любезного кавалера: он уводил подругу в отдельный кабинет – грызть неспелые яблоки и сердцевину сельдерея в каком-нибудь темном углу подвалов. Однажды он украл копченую селедку, и они с Кадиной с наслаждением съели ее на крыше павильона морской рыбы, у края водосточной трубы. На рынке не было ни одного темного закоулка, где бы Маржолен и Кадина не скрывали своих нежных трапез влюбленных. Квартал – ряды ларьков, наполненных фруктами, пирожками, консервами, – перестал быть для них недоступным раем, перед которым блуждал их голод лакомок, раздразненный подавляемым желанием. Мимоходом они протягивали руку к лоткам и ухитрялись стащить где сливу, где горсть вишен, где кусок трески. Они запасались провизией также на рынке, наблюдая за проходами между прилавками с разными товарами, подбирая все, что падало, зачастую даже нарочно сбрасывая корзины, толкнув их как бы невзначай плечом. Несмотря на это мародерство, страшные счета у торговца жареным с улицы Гранд-Трюандри все росли. У этого торговца жареным, чья лавчонка упиралась в покосившийся, расшатанный дом, продавались вареные ракушки, плавающие в прозрачной воде в больших фаянсовых мисках, мелкая камбала, желтая и сухая под слишком толстым слоем теста, и потроха, варившиеся на слишком медленном огне с края плиты, и жареные селедки, черные, обуглившиеся, твердые, как дерево. Иной раз Кадина успевала задолжать до двадцати су за неделю; долг угнетал ее; ей нужно было продать бесчисленное множество букетиков фиалок, потому что она совершенно не могла рассчитывать на Маржолена. К тому же Кадине приходилось платить Леону любезностью за любезность; она даже немного стыдилась, что не могла угостить его хоть каким-нибудь мясным блюдом. А он уже тащил чуть ли не целые окорока. По привычке мальчишка прятал все себе за пазуху. Поднявшись вечером из колбасной в свою комнатку, он вытаскивал из-под рубашки куски колбасы, ломтики паштета из печенки, свертки со свиной кожей с окороков. Ни хлеба, ни питья при этом не полагалось. Однажды во время ночной пирушки Маржолен заметил, что Леон целует Кадину во время еды. Это его рассмешило. Он мог бы убить тщедушного мальчишку ударом кулака; но Маржолен нисколько не ревновал Кадину, он относился к ней как к доброй старинной приятельнице.

Клод не присутствовал на этих пиршествах. Поймав однажды Кадину на месте преступления, когда она воровала свеклу и прятала ее в маленькую корзиночку с сеном, он выдрал молоденькую цветочницу за уши и назвал негодяйкой. По его словам, это было верхом гадости; но тем не менее художник против воли восхищался этими чувственными животными, вороватыми и жадными, которые наслаждались всем, что валялось, подбирая крошки, упавшие со стола исполина.