Чрево Парижа. Радость жизни

Маржолен поступил к Гавару, радуясь, что там ничего не надо делать, а только выслушивать бесконечные рассказы хозяина. Кадина продавала букеты, привыкнув к ругани старухи Шантмесс. Маржолен и Кадина все еще жили как дети, не ведая стыда и совершенно наивно предаваясь порокам. Они взросли, как цветы, из той жирной почвы рыночного квартала, где даже в сухую и ясную погоду не выводилась жидкая черная грязь. Девушка в шестнадцать лет и юноша в восемнадцать отличались чисто детским бесстыдством, поступая как маленькие дети, которые не стесняясь поднимают рубашонку у тротуарной тумбы. Между тем Кадину обуревали тревожные мечты, когда она бродила по улице, вертя пальцами букетики фиалок, точно это было веретено. И Маржолен тоже испытывал томление, которого не мог себе объяснить. Он бросал иногда свою подругу, убегал с прогулки, не приходил на угощение, чтобы пойти взглянуть на госпожу Кеню сквозь зеркальные окна ее колбасной. Она была так красива, так дородна, так кругла, что при виде ее Маржолену становилось необыкновенно хорошо. В ее присутствии он чувствовал сытость, точно поел и выпил что-то очень вкусное, а уходя, уносил с собой желание увидеть ее вновь, желание настоятельное, как голод и жажда. Так продолжалось целые месяцы. Сначала Маржолен почтительно поглядывал на колбасницу, как на витрины в бакалейных и фруктовых лавках; потом, когда они с Кадиной начали воровать, Маржолен стал мечтать при виде красавицы Лизы о том, как приятно было бы обнять ее полную талию и жирные плечи; для него это было так же заманчиво, как запускать пальцы в бочонки с оливками и в ящики с сушеными яблоками.

С некоторых пор он стал видеть госпожу Кеню каждое утро: она проходила мимо лавки Гавара, останавливаясь на минуту поболтать с торговцем живностью. Колбасница вздумала сама ходить на рынок – для того, говорила она, чтобы ее меньше обворовывали. На самом же деле ей хотелось вызвать Гавара на откровенность. В колбасной Кеню-Граделей он был осторожен, а в своей лавке ораторствовал и болтал о чем угодно. Лиза решила узнать от него в точности все, что происходило в погребке Лебигра, потому что мадемуазель Саже, ее тайная полиция, внушала ей мало доверия. Таким путем она выпытала у неисправимого болтуна много непонятных вещей, которые очень напугали ее. Через два дня после объяснения с мужем в супружеской спальне колбасница вернулась с рынка очень бледная и знаком попросила Кеню следовать за ней в столовую. Затворив дверь, Лиза сказала ему:

– Твой брат, видно, хочет отправить нас на эшафот!.. Зачем ты скрыл от меня то, что тебе известно?

Кеню уверял, что ровно ничего не знает. Он дал великую клятву, что больше не ходит к Лебигру и впредь никогда туда даже не заглянет. Пожав плечами, Лиза продолжала:

– И хорошо сделаешь, если не хочешь погубить себя… Флоран, наверное, замешан в какую-нибудь скверную историю, – я чувствую это. Я только что достаточно узнала. И мне нетрудно догадаться, что его ждет. Он вернется на каторгу, ты понимаешь?

Затем после небольшого молчания колбасница снова заговорила более спокойным тоном:

– Ах, несчастный! Ведь здесь, у нас, ему было так хорошо; он как сыр в масле катался и мог бы опять сделаться честным человеком, имея перед глазами одни хорошие примеры. Но нет, это уж у него в крови; он сломит себе шею со своей политикой… Я хочу положить этому конец – слышишь, Кеню? Помни, я тебя предупредила.

Она сделала ударение на последних словах. Кеню, склонив голову, ожидал приговора.

– Во-первых, – продолжала жена, – он перестанет пользоваться у нас столом; достаточно, что мы даем ему ночлег. Он получает жалованье, пускай кормит себя сам.

Кеню хотел возразить, но Лиза не дала ему произнести ни слова и повысила голос:

– Иначе выбирай между ним и нами. Клянусь, если он останется здесь, я уйду от тебя вместе с дочерью. Скажу тебе напрямик: этот человек способен на все; он явился сюда, чтобы расстроить нашу семейную жизнь. Но я этого не допущу и поверну все по-своему, можешь быть уверен… Итак, ты слышал: или он, или я.

Она оставила онемевшего мужа и вернулась в колбасную. Там с приветливой улыбкой красивая колбасница отпустила покупателю полфунта паштета из гусиной печенки. Лиза искусно сумела вызвать Гавара на спор о политике, в пылу которого тот сболтнул, что она еще увидит, какие будут дела: они всё ниспровергнут, и достаточно двух решительных людей, таких, как ее деверь и он сам, чтобы началась перепалка. Это и была та скверная история, о которой говорила Лиза; она подозревала какой-то политический заговор, на который постоянно намекал торговец живностью с таинственным видом и многозначительными улыбками, заставлявшими многое угадывать. Лиза уже представляла себе, как к ним врывается шайка полицейских, захватывает колбасную, затыкает ей, Кеню и Полине рот и бросает их всех в подземелье.

Вечером, за обедом, хозяйка держала себя с ледяной холодностью; она не потчевала Флорана и даже сказала несколько раз:

– Удивительно, как много хлеба мы стали съедать с некоторых пор.