Что было бы, если бы смерть была

И тогда (смазывая карту будня)…
некая сила (плеснувши краски из стакана)…
перетекла от Перельмана…
и первый патриот своей Украины (почти) умер!

Именно так – «умер»: росчерком молнии по невидимому полотну происходящего. А потом сила Перельмана щёлкнула по лбу второго патриота «своей» Украины, и второй патриот «своей» Украины тоже (почти) умер.

Именно так – росчерком некоей силы по невидимому полотну происходящего. Не смотря на то, что улыбка выходила «на сцену» кривоватой.

Что наглядно демон-стрирует графика текста. Мир есть наглядный текст, согласитесь.

Странно это всё, скажете? Во многих странах странен ты. Вопросы и ответы, сюжеты твоих странностей и странствий, мой Перельман, не могут быть изложены дословно (до-слова и до-славы, что все-мирна и все-мерна).

Во многих странах странен ты! Нормален ты в себе самом, что в общем-то законо-мерно.

Всё измеряется законом, поскольку и изменяется – за-коном, за чертой: из природы в природу перекидываясь. Мы с вами присутствуем при родах нового мира. Мы перешли за-кон, причём – все-мерно.

А потому – вернёмся в самое начало: в тот самый миг, когда не стало смерти, ведь и её возможно изменить. Итак (пред нами) – на экране монитора Санкт-Ленинград, и на его просторе стрела курсора указует миг начала… Реа-лизует миг начала.

Итак, сюжет простой: ты Перельман-прозрение, в родстве ты с пустотой, откуда (коль ты спросишь у неё) придут тебе ответы – и найдут тебя, когда и где б ты ни был, кем бы ни был и с кем бы ты ни был… То есть, кем бы ты ни стал!

Ведь в чём ином есть смысл версификаций мира?

А всеобщего смысла – нет, есть лишь отдельные и сиюминутные смыслы, как версии «себя».

Безвольные и обездушенный тела патриотов Украины стали мягко опускаться на пол украинского подсознания (или допросного подвала, это уж как кому угодно), где сейчас лежит (якобы безвольно, но – явно вне своего сознания) Николай Перельман.

Который вдруг вспомнил слова одного генерала:

– Я не хочу, чтобы вы умерли за свою родину, – сказал тот своим солдатам перед боем. – Но я хочу, чтобы мерзавцы с той стороны умерли за свою родину.

Так за что «отдали» жизни патриоты «своей» Украины?

И на чьей они были стороне, если не на своей? По какую сторону от горизонта? И что такое патриотизм самого горизонта?

Николай Перельман (победитель) – медленно поднялся на ноги, покачнулся и попросил у души своей (отчего-то замешкавшейся у далёкого монитора) поддержать его здешнее (изрядно избитое) тело в равно-весии, и его душа спохватилась и двинула стрелку курсора.

Николай Перельман увидел (себя) – в своём равно-бесии (он и сам полагал себя демоно-существующим – существом, единым в нескольких существованиях).

Сущность сущности, душа над душой, он – вспомнил Санкт-Ленинград (с лютым сарказмом, ибо сейчас самое время было) и ресторацию на Невском проспекте, где живой Максим Карлович Кантор и мертвый Виктор Леонидович Топоров, два очень полезных гения современности, позволили ему, бесполезному гению вне-временности, спросить их о Родине и об истине.

Виктор Леонидович Топоров не сказал ничего.

– Истина превыше родины, – сказал Максим Карлович Карлович.

– Неправда ваша, – ответил Перельман, и теперь было то самое время, когда неправду одного полезного гения (живого) и молчание другого полезного гения (мёртвого) надобно было иллюстрировать действием.

Потому он оставил сладостный вид (летний Невский, броуновское движение мирных людей, то и дело распахиваемую – здесь ему почудилось сравнение с мандельшамовским черноземом: переувлажнена, пречернена, вся в холе, вся в холках маленьких, вся воздух и призор – дверь ресторации и беседу в оной двух высокоинтеллектуальных людей) и вернулся в подвал украинского подсознания.

Два украинских почти-трупа как раз опустились на пол и там успокоились.

Две украинских почти-души почти-вознеслись и почти что пронизали своды подвала, доказав свою маргинальность: насильственно сливаясь с тихим сиянием астрала, которому – всё одно, кто себя добавляет к нему – упырь или праведник: пусть дети потешатся, лишь бы убивать перестали!

«Оттуда» – они убивать не смогут (пока что). Ни словом, ни телом (лишь ненадолго). Это мне – не всё равно и не все равны: я не одобряю убийств (цитата некоего Пуаро)! Но астралу безразличны мои приятия и неприятия: там каждому даётся по вере.

Здесь требуется небольшое «разъяснение этой совы» (Собачье сердце):

Если ты веришь в ад на земле, то и на небе получишь ад. И даже будешь в нём счастлив, полагая его раем. «Зло не есть какая-либо сущность; но потеря добра получила название зла.» (Аврелий Августин); «убитые» Перельманом политические Украинцы будут счастливы – в своём аду: полагая своё страдание наслаждением; они даже себе со-страдать не смогут.

Будут им счастье, которое – меньше страдания. Упрощено (умоляя о понятном): зло есть умаление добра.