Читаем Что было бы, если бы смерть была полностью

Что было бы, если бы смерть была

– Надо начинать, – повторил редактор, изображая простоту и скромность. Чем, собственно, продолжил своё редактирование (сродни версификации) «своей» реальности. При-чём (поскольку говорил он чистую правду) – мир в его изложении был тоже правдив и открыт для всеобщего лицезрения.

При-чём (поскольку в арт-клубе собрались люди практически одного поколения) – сие лице-зрение могло даже казаться несколько принужденным: почти все мы были – бывшие советские люди, для которых:

Лице-зрение становилось лице-действом, и все это очень исподволь чувствовали…

А хотелось бы – действия: настоящих земли и воли, но – сия редакция реальности подразумевала именно правильную банальность.

– Друзья, мы собрались сегодня, поскольку: мы долго-долго работали (а не просто болтали) над составлением книги неизданных статей Виктора Леонидовича Топорова. Вот она, эта книга.

И действительно, на столе (за которым сидели трое или четверо – ибо мир виртуален, могло быть так или этак – человека: сам нынешний главный редактор, сам бывший главный редактор, дочь Виктора Леонидовича и кто-то – точно не припомню, кто именно – ещё… Или не было никого больше?)… И действительно, книга на столе была хороша!

Другое дело, что мир переставал нуждаться в книгах.

Просто-напросто потому, что и сам – всё более и больнее (настольной) книгой оказывался:

Не теряя ни тени дня,Не теряя огня ночиТы пишешь великую книгу по имени многоточие —Самому себе не доверяя…Ты пишешь ее между строчекИ на полях сражений —Не теряя ни тени сомнений!Подвергая любой гений самоуничичижению…Так ты описал кружение коперниковых планетИ служение прекрасной даме,А так же цветение папоротникаИли прорыв дамбы, когда затопило всходы!А я из одной природыПерейду в другую природу —Как по бескрайнему льду в преддверии ледоходаПролегших меж нами рек…А я с одной тающей льдиныПерейду на другую льдину, идущую поперек!Не теряя ни тени дня,Не теряя огня ночиТы пишешь великую книгу по имени многоточие,Которую я изрек – только что, без помарок!И множества многоточий, в которых бываю жалок,Когда не бываю столь ярок.

Потом главный редактор что-то ещё говорил: «общее, хорошее – против всего плохого». Потом говорили другие, тоже «общее и хорошее – против всего плохого». Это могли слышать все.

Потом Эзоп рассказал басню. Которую слышали немногие.

Басня Эзопа для детей. Голубь, который хотел пить. Голубь, измученный жаждой, увидел картину, изображавшую чашу с водой, и подумал, что она настоящая. Он бросился к ней с громким шумом, но неожиданно наткнулся на доску и разбился: крылья его переломались, и он упал на землю, где и стал добычею первого встречного.

Так иные люди в порыве страсти берутся за дело опрометчиво и сами себя губят.

На самом деле было вот что: после ряда высказываний (в которых, на деле, никто ничего не сказал, ибо что говорить на поминках?), настоящий главный редактор спросил:

– Кто-нибудь имеет еще сказать?

Николай Перельман поднял руку.

«Нынешний» главный редактор – увидел лишь его руку (самого Николая пока что не различал), удивился (всех ждал скромный фуршет), склонился к своему соседу и спросил:

– Это кто?

Здесь никто не знал его как Перельмана, но – некоторые знали как версификатора Николая. Не персонифицированно, скорей – как аватар в сети: смущённый сосед редактора дал свои пояснения (в добавок назвав по имени, известном в миру – так и выяснилось, почему-таки Перельман именно Николай (кроме общего чувства нашей победы)::

– Это некто Николай Бизин, стихоплёт и человек не то чтобы совсем приличный, но безвредный и с Виктором Леонидовичем визуально знакомый.

Здесь следует заметить, что и сам Перельман в этот миг перекинулся – совершенно всем (и со всех сторон Света) видимым.

Нынешний главный редактор выслушал пояснения и кивнул, разрешая моему Перельману Слово (какова ирония – настоящий само-сарказм):

Перельман вышел вперед, встал на всеобщее обозрение. Но отчего-то короткое время молчал. Оче-видно, давал увидеть не-видимому Эзопу, каково это быть на виду.

– Пожалуйста, Николай, – благосклонно сказал быший главный редактор.

И Перельман дал.

– Я хочу рассказать всего один эпизод (имелось в виду: анекдот), который мне особенно запомнился в общении с Виктором Леонидовичем Топоровым…

Для Эзопа это звучало так:

Перейти на страницу: