Что было бы, если бы смерть была

– Да, – сказал Перельман. – А не пора ли заканчивать со всеми этими виртуальностями и оставить всего лишь один мир. Мир, который окончателен.

– Нет, – сказал Эзоп. И рассказал ещё одну (то есть – очень не одну) басню:

«Эзоп стал одним из первых, кто понял что Мудрости никогда не бывает много. Его истории трактуют самые запутанные проблемы бытия. И судьба Эзопа подтверждает – мудрости мало что угрожает, разве что невежество.»

– Да, – сказал Перельман. – Мы можем немного изменить реальность, но не способны улучшить или ухудшить. Потому и убрать себя из происходящего (сделать мёртвым) – не можем: сие есть выше любых сил.

– Любовь, – сказал Эзоп (вместо того, чтобы сказать нет), впрочем, эта его любовь вполне могла означать всё тот же набор яблок, предложенных ему женой Ксанфа.

Но потом всё же рассказал ещё басню:

Свинья и собака бранились. Свинья поклялась Афродитою, что если собака не замолчит, она ей выбьет все зубы. Собака возразила, что свинья и тут неправа: ведь Афродита свинью ненавидит, да так, что не позволяет входить в свои храмы тем, кто отведал свиного мяса. Свинья в ответ: «Не из ненависти, а из любви ко мне она это делает, чтобы люди меня не убивали».

Так искусные риторы даже оскорбление, услышанное от противников, часто умеют обратить в похвалу.

А потом перешёл к ещё одной басне:

Свинья и собака спорили, у кого лучше дети. Собака сказала, что она рожает быстрее всех зверей на свете. Но свинья ответила: «Коли так, то не забудь, что рожаешь ты детенышей слепыми».

Басня показывает, что главное не в том, чтобы делать быстро, а в том, чтобы сделать до конца.

Вот так бесконечный перебор всё тех же яблок, всё тех же родов, всё тех же убийств обеспечивает наличие в этой одной-единственной (впрочем, для каждого – почти что своей) реальности:

Красивая женщина Полина смотрела (на них двоих) – и видела одного Николая Перельмана (не путать собственно с Перельманом, без nika), и именно этот Перельман сказал ей:

– Вы хотите о услышать о патриотизме Виктора Леонидовича?

– Уже не хочу, – сказала женщина. – Раньше надо было говорить. Когда вы выступали, и вас все слушали, тогда и надо было. Теперь поздно.

Тогда Николай Перельман стал версифицировать:

А если смерти нет, то что есть красота,
Которую не видят люди?
А если смерти нет, то что есть высота,
Которая тебя разбудит

И (как душа) едва коснётся тела?

А если смерти нет, то что мои слова,
Которые не станут делом,
Доколе не поднимет голова
Всю твердь небесную на крыльях лебедей?

А если смерти нет среди людей,

То некому вернуться из неё
И оглядеться, чтобы улыбнуться
И осознать владение своё

Пусть как грехопадение, но всё же…

Я водомерка, что бежит по глади дня:

Его воды, огня, земли и кожи!
И видит берега в дали,
Которых не коснётся никогда.

А если смерти нет, то что есть красота?

– А вот она, красота, перед тобой, – сказал Эзоп. – Красива, как жена Ксанфа. Но, в отличие от жены Ксанфа или даже свидомитой Роксоланы, совершенно тебе не доступная. Или ты рассчитываешь её (аки плодовитую Еву, рожающую весь род человеческий – в смерть) яблоками добра и зла пере-соблазнить?

– Эти плоды – не твоей культуры, – сказал Перельман.

– Ну и что? – ответил Эзоп.

Полина (даже не слыша их раз-говора, два-говора, три-говора и т. д.) не могла не вмешаться:

– Вы опоздали сказать своё слово. Слово о городе и мире. Вместо этого вы сказали гадость о женщине.

Перельман кивнул: женщина – это мир. Поэтому – я не хочу мира, и война никогда не кончится.

Прекрасная Полина подождала ответа, но Перельман (и Эдип, кстати, тоже) молчал, и она отошла к другим людям, быть может, более понимающим ситуацию места и времени.

– Почему ты говоришь с посторонними, когда можешь говорить со своими? – поинтересовался Эзоп.

– Не знаю.

– Каков Сократ, – намекая на известную максиму, сказал Эзоп.

И это было совсем не смешно.

– Я уже говорил с потусторонними: с Виктором Топоровым и с самим собой, который якобы погибал и распался на несколько ипостасей, и никто из нас (Виктор Леонидович в том числе) не понимал целого.

– Так не лучше ли тебе вернуться к началу? – спросил Эзоп.

И рассказал басню: