Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Мария-Анна принимала Филиппа дю Тьерона в главной дворцовой библиотеки. Она и сама до конца не понимала почему именно здесь. Ещё когда был жив король Джон и она была всего лишь его супругой, без какой-то бы ни было реальной власти, герцог Майеннский, в те времена всемогущий канцлер, довольно часто и вполне прямолинейно заявлял, что она ужасно не образована и безнадежно глупа. С тех пор она прочитала немало книг в этой самой библиотеке и чувствовала себя вполне уверенно в любых беседах, хоть об "Никомаховой этике" и "Политике" Аристотеля, хоть о кисмете и фатализме магометанской веры, хоть о видах государственных правлений в "Рассуждениях…" Макиавелли, хоть об идеале римского гражданина в сочинениях Тацита или о достоверности и критичности "Истории" Геродота, хоть о нравах в дикой Московии или далеком Китае, хоть о глубинной эстетике и возвышенном уединении в поэзии Гонгора-и-Арготе или тревожной безысходности и неопределённости в "Триумфе смерти" Брейгеля. Она была готова к беседе с кем угодно и о чем угодно. И видимо библиотека представлялась ей хорошим местом чтобы напомнить надменному Филиппу дю Тьерону как он был не прав. И если тогда, 11 лет назад, она ненавидела его, то сейчас, как ей казалось относилась к нему холодно и с презрением, и отчасти наверно со снисхождением, ведь теперь он всего лишь древний, жалкий, хромоногий старик, и всем очевидно что именно он был глупцом, а вовсе не она.

Она сидела за столом перед раскрытым фолиантом с жизнеописаниями великих мужей Древнего Рима и медленно водила взглядом по строчкам. И когда объявили о приходе герцога и он вошел в помещение и приблизился к столу, она ни на миг не отвела взгляда от книги. От книги, написанной на латыни. И даже когда он уже молча стоял перед ней, Мария-Анна продолжала читать. Лишь спустя какое-то время она подняла глаза на великого ловчего и посмотрела на него холодно и неприязненно. "Как же он безобразен", со злой радостью подумала она, отмечая его мешки под глазами, седые жидкие волосы, обвисшие щеки, обвисшую кожу на подбородке. Он стоял, опираясь на трость и это явно давалось ему не без труда. Но предлагать ему сесть Мария-Анна определенно не собиралась.

– Я вижу торжество и злорадство в твоих глазах, – глухо проговорил герцог. – Ты для этого меня вызвала?

Марии-Анне не понравились его слова, то что он так точно угадал её ощущения. И казалось это он глядит на неё с презрением и снисхождением, а ведь предполагалось наоборот. Но проявлять гнев означало потерять лицо. Более того, она вдруг поняла, что именно вежливость и учтивость с её стороны могут задеть его сильнее всего. К тому же ей ведь нужно чтобы он исполнил её просьбу, так стоит ли раздувать пламя их давней вражды? И она переменила своё решение.

– Если тебе трудно стоять, ты можешь сесть, – сказала она.

Он некоторое время разглядывал её, словно пытаясь догадаться какую очередную пакость она задумала. Но затем пробурчал "Благодарю", сделал два шага вперед, осторожно опустился на один из стульев и выставил вперед трость, оперевшись о неё обеими руками.

– Надеюсь моя просьба приехать в Фонтен-Ри не доставила тебе больших хлопот? – Всё также вежливо и спокойно, восхищаясь собой, проговорила Мария-Анна. Ей всё больше и больше становилось по душе быть учтивой со своим старым врагом.

– Просьба? – Усмехнулся герцог. – С армией драгун под моими окнами? Нет. Эта просьба не доставила мне хлопот. Напротив, было очень приятно побеседовать с твоим отважным командором, чей пылающий взор не оставлял сомнения что он готов пролить кровь любого ради своей хозяйки.

– Граф Ливантийский, конечно, еще очень молод и возможно излишне горяч, но он хороший человек. Верный и надежный. Ты просто предубежден против тех, кто намного моложе тебя. Наверное из зависти к их молодости? Возможно поэтому ты всегда плохо относился и ко мне.

– Ты ошибаешься. Это не имеет никакого отношения к возрасту. И к тебе я плохо относился и отношусь, только потому что ты отравила короля Джона, узурпировала трон и утопила эту страну в крови. Только поэтому.

Марии-Анне понадобилась вся её воля чтобы сдержать себя и не заорать на этого ненавистного ей старика. Ей потребовалось время чтобы хоть немного унять клокочущую в груди ярость и обрести уверенность, что когда она заговорит, её голос будет звучать по-прежнему спокойно.