Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Было около трех часов пополудни. Мария-Анна с Робертом находились в Малом парке дворца Фонтен-Ри в центре большого прямоугольного боскета прозываемого "Большим зеленым залом". Мать и сын сидели на одной резной белоснежной скамье под легким навесом из светло-бирюзовой ткани. Вокруг них расположились Луиза Бонарте, Королевский секретарь Антуан де Сорбон, трое протикторов, несколько фрейлин и лакеев. Шагах в десяти перед ними на идеально-пасторальной солнечной лужайке показывала своё представление небольшая группа артистов.

В данный момент два мима в пестрых одеждах изображали поочередно Семь смертных грехов. И делали они это столь карикатурно, гротескно, выразительно и самозабвенно, что Мария-Анна то и дело начинала улыбаться и, пряча свою улыбку, прикрывала нижнюю часть лица изящным китайским веером. Молодые фрейлины вели себя менее сдержанно и вполне слышно хихикали и шушукались. Но Марию-Анну это ничуть не раздражало, напротив она хотела, чтобы девушки смеялись и радовались, тем самым создавая вокруг общую ауру веселья и праздника. Всё это представление Мария-Анна затеяла в первую очередь ради сына, который в последнее время казался ей излишне сосредоточенным и задумчивым, даже порою угрюмым. Это тревожило её, ей тут же представлялось что Роберту не здоровится и она постоянно интересовалась тем как он себя чувствует. Мальчик неизменно отвечал, что чувствует себя прекрасно, а пару раз даже отпустил довольно едкие замечания по поводу её чрезмерного беспокойства. Это было несколько необычно для принца, прежде он всегда разговаривал с матерью очень корректно и вежливо. Но Мария-Анна никак не реагировала на сарказм сына, а лишь пристально и внимательно глядела на ребенка, пытаясь понять, что с ним происходит.

– Luxuria, – объявил один из мимов.

Но Мария-Анна подняла руку и сказала:

– Достаточно. – Хоть ей и было весьма любопытно посмотреть, как выдумщики-мимы будут изображать похоть, она всё же решила, что лучше пропустить этот смертный грех в присутствии ребенка.

Она поглядела на Роберта. Он казался скучающим.

– Как вы находите это выступление, Ваше Высочество? – Спросила она с легкой улыбкой. – Вам что-нибудь понравилось из увиденного?

Мальчик посмотрел на королеву и сказал:

– Разве грех это то что должно нравиться? Я думаю, когда святитель Григорий Великий перечислял смертные грехи он вряд ли предполагал, что это станет поводом для фиглярства. Давайте лучше прикажем этим мимам изобразить сажание на кол, причем предупредим, что того из них у кого это выйдет наименее потешно затем и правда посадим на кол. Думаю, это будет очень забавно.

Роберт говорил достаточно громко и его слышали все окружающие. После этих слов стало очень тихо, даже болтушки фрейлины приумолкли и испуганно переглядывались друг с другом.

Мария-Анна, ничего не ответив сыну, повернулась к стоявшему неподалеку колоритному импозантному седовласому пучеглазому мужчине в белом тюрбане на голове, в белой, длиной до пят, подпояснанной рубахе и в широкой ярко зеленой парчовой абе с золотой вышивкой на плечах. То был хозяин приглашенной труппы.

– Маэстро Гвализи, – сказала она, – вы кажется обещали показать нам некую чудесную акробатку, словно бы созданную без единой косточки в теле.

Хозяин труппы, прижав ладонь к груди, поклонился и направился к небольшому шатру, расположенному у одной из стен боскета, созданной из аккуратно остриженного граба. Хозяин откинул полу шатра и что-то сказал внутрь. Через пару минут перед королевой и остальными появилась очень худенькая девочка лет 11-12 в туго обтягивающей её хрупкое тело темной синей тунике и такого же цвета чулках. Юная акробатка с черными коротко-остриженными волосами и большими невероятно яркими синими глазами, к которым так идеально подходил её наряд, была очень миловидной. Кроме неё появился и молодой мужчина в темной одежде и с бретонской гитарой в руках. Он начал играть легкую простую мелодию, а девочка под музыку принялась демонстрировать своё искусство.

Она творила невообразимые для обычного человека вещи. Изгибалась, скручивалась, вытягивалась, заставляя своё сильное гибкое тело принимать самые немыслимые формы. При этом эти формы не были застывшими отдельными позами, которые артистка принимала из какого-то одного и того же исходного положения. Эти формы мастерски плавно перетекали одна в другую, создавая завораживающую картину совершенного движения. Девочка то взмывала на носочки, вытягиваясь в струнку, то кувыркалась и пласталась по земле, спутывая себя практически в шар. В нужные моменты девочка застывала, грациозно покачиваясь и удерживая равновесие в таких позициях, которые казалось противоречили здравому смыслу. Её представление являло собой странную смесь танца и гимнастики, умело подчеркиваемое музыкой, которая время от времени становилась то пронзительней то мягче акцентируя и подчеркивая то или иное движение.

Все были в невероятном восторге. Буквально все. Даже невозмутимые протикторы выглядели обалдевшими и, говоря образно, стояли, разинув рты.