Что мне сказать тебе, Мария-Анна

– Несчастными изгоями скитаемся мы по дорогам и весям в бесплодной попытке найти хоть какой-то приют для наших утомленных искалеченных тел, но нет нам ни покоя, ни отдыха, ни надежды. Ибо выглядим мы как чудовища и таковыми нас и считают. И даже торговцы, самые гнусные негодяи рода человеческого, готовые продать и Христа и собственную мать, если кто-то предложит хоть какую-то цену за них, и те сторонятся нас и проклинают, а если и соглашаются продать нам чёрствую лепешку или бутыль самого скверного скисшего вина, то дерут с нас втридорога, ибо знают что нет нам входа в обычные магазины и лавки и никто не встанет на нашу защиту, ибо одни считают нас дьявольскими отродьями, а другие величайшими из грешников раз уж Господь наслал на нас столь жуткое наказание. Так прошу вас, благородная госпожа, сжальтесь хоть вы над нами и подайте нам малую толику на наше скудное пропитание.

Мария-Анна чуть дрожащей рукой развязала кошель, особенный кошель, с золотыми монетами, ей хотелось проявить щедрость к этим несчастным людям, и вынула из него три дублона.

При виде золота, глаза незнакомца кажется еще больше увлажнились. Он быстро протянул к королеве свою правую руку, при этом Марию-Анну обдало волной кислой омерзительной вони. Ладонь мужчины также была замотана тряпкой, причем таким образом словно он был трехпалый, те части пальцев что всё же были видны казались невероятно распухшими.

Мария-Анна осторожно опустила монеты в ладонь, так, чтобы ни в коем случае не коснуться ни кожи, ни грязных тряпок.

Считая свой долг исполненным, она хотела наконец с облегчением продолжить свой путь, но незнакомец, быстро убрав золотые монеты куда-то себе в сумму, торопливо проговорил:

– Позвольте, благородная госпожа, просить вас еще об одной милости.

Мария-Анна с неприязнью поглядела на него, но удержала свою лошадь на месте, показывая что слушает его.

– За все наши пути-странствия не видели мы никого равного вам по красоте, благородная госпожа. При одном взгляде на вас всякому ясно что Господь любит вас и благоволит вам, ибо столь дивной красой Он одаривает должно быть лишь одних безгрешных ангелов своих. Так позвольте же мне прикоснуться к вашей руке, моя славная госпожа, ибо уверен что тогда сойдет на меня и моих братьев по несчастью благословение Господне и обретем мы хоть малую частицу удачи в нашей несчастливой судьбе.

Мария-Анна окаменела. Одна лишь тень мысли что на неё каким-то образом может перейти ужасная болезнь этих людей несказанно угнетала её. Но приобретенное ею за долгие годы горделиво-надменное ощущение королевского достоинства мешало ей поддаться страху, бросить всё и пуститься вскачь, позорно улепетывая от этих несчастных. И усилием воли сдерживая безумную панику в глубоких закоулках своей души, она медленно протянула вперед правую руку.

Черноволосый мужчина обрадованно шагнул вперед, намереваясь взять женскую узкую ладонь своей распухшей безобразной рукой и поднести к своему рту, под которым зияла багровая трещина.

Но Ольмерик вдруг схватил поводья белого жеребца королевы и резко дернул, уводя его в сторону от застывшей на дороге веренице людей.

– Нельзя, моя госпожа, – сказал он.

Мария-Анна с удивлением поглядела на него.

– Они вечные неудачники, самые никчемные и жалкие из людей. Боги презирают их. Не нужно гневить богов, прикасаясь к этим людям. Их неудача как чума, забудьте о них, моя госпожа.

И Ольмерик, не ожидая никакого ответа, пришпорил своего коня, увлекая за собой и белого жеребца королевы.

Мария-Анна схватилась за поводья, не чувствуя никакого раздражения по поводу столь дерзкого поведения своего протиктора.

Однако спустя может более получаса езды, она наконец попридержала коня и сказала, повернувшись к Ольмерику:

– Но всё же на будущее, лейтенант, никогда не смейте указывать мне что я могу делать, а что нет.

Ольмерик спокойно посмотрел в её серые глаза и сказал:

– Я ваш телохранитель и я буду указывать что вам делать, а что нет, если от этого зависит ваша жизнь. И я применю силу и к вам самой, если это будет нужно чтобы спасти вас. Если вас это не устраивает, тогда освободите меня от клятвы и гоните прочь.

Мария-Анна уже было открыла рот чтобы сказать что-то резкое, но глядя в холодные синие глаза белокурого молодого человека, она неожиданно поймала себя на мысли что хотела бы родить сына от такого мужчины как он. И это напомнило ей о Роберте, о сыне которого она уже родила от одного мужчины, но кажется не сумела уберечь ни этого мужчину, ни своего сына.

Она отвернулась и пришпорила коня, они уже были на дороге к Ле-Руа. До постоялого двора "Золотой бык" оставалось совсем немного.

37.

Мария-Анна и Ольмерик въехали на грязный двор постоялого двора и остановились у коновязи.

Здесь было достаточно многолюдно, но кажется никто не обращал на них внимание. Они спустились с лошадей. И пока королева прохаживалась, разминая уставшее затекшее тело, а Ольмерик привязывал лошадей, маленький светловолосый чумазый мальчуган 8-9 лет отроду храбро приблизился к ним.

Он встал перед королевой, разглядывая её.

Мария-Анна спросила: