Что мне сказать тебе, Мария-Анна

"Что всё это значит?", спрашивал себя граф снова и снова. "Господи, что это вообще может значить?" В его голове вертелись, бурлили, пылали какие-то странные оборванные мысли, они казались то страшными, то оглушительными, то нелепыми. А главное они упорно не желали сойтись в единую картину и это выводило Шона из себя. Портрет короля Джона с рыбами, бретонская песенка, эта глупая присказка, Сент-Горт, мешок на голове, смерть начальника тюрьмы, странное отношение Марии-Анны, испанский язык, испанский плен и… и что-то еще. Одиннадцать лет. Он уже не помнил откуда он это знал, кажется сама королева обмолвилась об этом. Или начальник тюрьмы. Это проклятый чернокнижник Гуго Либер провел в Сент-Горте одиннадцать лет. Ровно столько сколько покоился в могиле король Джон. Чернокнижником его кстати назвала Луиза Бонарте, она предположила, что он какой-то лекарь-еретик, практикующий дьявольские ритуалы и он, Шон Денсалье, принял это, почти поверил, это звучало разумно. А если не чернокнижник, не лекарь, то кто? И почему Мария-Анна поехала к нему лично через всю страну?

Но все его вопросы словно упирались в глухую стену. Единственный ответ, который мог бы, как ему казалось, свести воедино все эти нелепости и странности был абсолютно невозможен и неприемлем.

Шон еще сильнее ударил коня, заставляя его перейти на галоп и находя упоение в горячем ветре и стремительности движения.

48.

Прибыв в Фонтен-Ри, Шон Денсалье, может быть впервые, не поспешил пойти к королеве или хотя бы к её Первой фрейлине. Вместо этого, Верховный командор окольными путями подобрался к Королевскому секретарю, Антуану де Сорбону и как бы случайно столкнулся с ним в одной из галерей дворца. Шон никогда не испытывал особой симпатии к маркизу, но с другой стороны не питал и неприязни. Возможно он слегка завидовал тому что маркиз одна из самых приближенных персон к королеве, что он волен входить в её покои без доклада и в неурочный час и что королева проводит с ним просто неприлично много времени. А с другой стороны граф отчасти презирал маркиза, считая его канцелярской крысой, чернильной душой и бумажным крючкотвором. Но понимал, что королеве необходим подобный крючкотвор и бумагомарака, ибо управлять страной дело сложное и без бумажек тут не обойтись. Он уже и сам в этом убедился, став важным армейским чиновником. Кроме того, Шон быстро понял, что маркиз весьма и весьма осведомленный человек буквально обо всём на свете, а особенно насчет того, что происходит во дворце и вокруг королевы. И потому доброе знакомство с ним очевидно дело нужное и полезное. Конечно, Шон, как и все, слышал об ужасной трагедии, которую пережил Королевский секретарь. Но герой Азанкура был привычен к жестокости и смерти, причем не только взрослых сильных мужчин, но и всех подряд от мала до велика, кого захватывали и перемалывали беспощадные жернова войны. А потому гибель какой-то там женщины и двух её детей не представлялась ему чем-то особенно жутким и из ряда вон выходящим и ему и в голову не приходило проявлять к маркизу какое-то излишне явное сочувствие и сопереживание. И как следствие, если выпадал случай, он общался с маркизом легко и непринужденно, стараясь поддерживать с ним ровные по возможности приятельские отношения.

Вот и сейчас, столкнувшись с ним в галерее, граф Ливантийский поспешил завести легкомысленный разговор, а затем и спросить совета как ему вести себя с нерадивыми подрядчиками, затягивающими возведение новых казарм на совершенно безбожные сроки. Маркиз же в свою очередь, прекрасно зная, что молодой граф на данный момент главный фаворит королевы и возможно в будущем одна из самых влиятельных персон королевства, также старался навести мосты и всячески упрочить дружеские отношения с этим человеком. Он размышлял так: даже если ветер в сердце их прекрасной королевы завтра поменяет направление и у неё появится новый фаворит, вполне может статься что славный герой Азанкура удержится на своей высокой должности и в будущем даже сможет упрочить своё положение, если проявит достаточно сноровки, проницательности и политической мудрости. И пусть сейчас и не кажется, что командор обладает хоть какой-то мудростью, совершенно очевидно, что сбрасывать его со счетов ни в коем случае нельзя. Это неразумно. И потому де Сорбон с удовольствием беседовал с командором и даже отчасти польщенный что он обратился за советом именно к нему, искренне старался помочь.

В каком-то моменте беседы, Шон Денсалье, как ему представлялось изящно, повернул разговор к живописи, а затем и к портрету короля Джона.

– Знаете, маркиз, я слышал король на этой картине совсем не похож на себя. – Шон заговорщически улыбнулся. – Вроде как художник слишком приукрасил действительность. Вы так не считаете?

Анутан де Сорбон ответил довольно равнодушно.

– Мне трудно об этом судить, дорогой граф. Я видел Джона Вальринга только мальчиком и безусым юношей, после этого я уехал в Италию и вернулся обратно несколько лет спустя после его смерти.

Шон усмехнулся.