Читаем Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года полностью

Впрочем, эта оппозиция слушания и исполнения деконструируется самим же Бартом как явление буржуазной культуры – культуры, где эмоция заменяется ее знаком («Такое искусство носит в основе своей сигнальный характер, постоянно внушая нам не само переживание, а его знаки»)[341], а грубая телесность исполнения уступает место наигранной мягкости и неконфликтности языка. Барт на примере Бетховена демонстрирует закат этой культуры, вместе с которой исчезают также и домашнее музицирование, и надежда на репрезентативность, семиотичность музыкального языка вообще. Бетховен, очевидно, не по плечу ни музыканту-любителю, ни наивному слушателю. На руинах буржуазного «слушания» и «исполнения» возникает новый способ восприятия музыки, обозначаемый в «Musica practica» как «чтение».

Известно, что Барт был заядлым коллекционером нот[342], поэтому «чтение» в данном случае можно воспринимать совершенно буквально: как прочтение, расшифровку клавира. Очевидно, что подобного рода чтение существенно отличается от исполнения произведения в классическом смысле этого слова: исполнитель (точнее, исполнитель-профессионал) сохраняет линейность произведения, он не имеет возможности сыграть один фрагмент дважды, вернуться назад или совершить прыжок вперед. Время исполнения – это время произведения, и даже исключения из этого правила (ферматы, рубато) строго формализованы и кодифицированы. Тело исполнителя скрыто за экраном музыкального текста – мы снова оказываемся в ситуации фенопения (или, если угодно, «феноигры»), когда исполнитель в соответствии с набором правил и технических конвенций конструирует драму произведения из предоставленного ему композитором материала. «Чтец», напротив, не играет музыку, а скорее играет в музыку. У него в руках оказываются все степени свободы литературного читателя в эпоху «смерти автора». Он отвоевывает себе право быть наивным и, в отличие от слушателя, не скован обетом молчания. Барт любил играть на фортепьяно; играл он, впрочем, судя по его собственным словам, довольно посредственно. Скажем точнее: даже не играл, а скорее озвучивал собственное чтение. Вот как описывает это сам Барт:

Когда я слушаю, как я играл, – после первой трезвой самооценки, когда я одну за другой отмечаю сделанные мною ошибки, – то получается своеобразное и редкое совмещение: прошлое время игры совмещается с настоящим временем прослушивания, и при таком совмещении всякие комментарии отменяются; остается одна лишь музыка[343].

Барт-читатель осциллирует между позицией исполнителя и слушателя, не закрепляясь ни в одной из них и не осваивая профессионально ни то ни другое ремесло. Его тело оказывается разделено между двумя ипостасями. «Женщина, разрезанная на куски, – вот единственный объект любви, доступный Сарразину. Расчлененная, располосованная женщина превращается в подобие словаря, состоящего из объектов-фетишей», – пишет Барт в «S/Z»[344]. Разъятое на части тело, сохраняющее лишь фиктивное единство, – в этом, вероятно, можно увидеть главный источник той эротики музицирования, о которой Барт мимоходом напоминает читателю в «Зерне голоса»[345] и которая становится яснее в «Musicа practica». Игра с расчленением тела напоминает об игре с музыкальным (точнее, нотным) текстом: слушание соответствует холистическому, непрерывному восприятию, не нарушающему заданную структуру музыкального произведения, оставляющему его неприкосновенно равным самому себе. «Чтение» музыкального произведения предполагает активное вмешательство слушателя в музыку, (вос)создание музыкального произведения здесь и сейчас. Чтение, в противоположность слушанию, оставляет пространство для несовершенства исполнения, для любительского эксперимента, для флирта с самим собой и с музыкальным произведением, c живой материальностью собственного тела и абстракцией клавира: «…он добавлял синкопы и время от времени убавлял темп, в результате чего возникали неестественные длительности. Барт признавал, что выбирал слишком медленный темп, когда сталкивался с технически сложными пьесами»[346].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги