Что-нибудь такое

И Сирье эта в соседней комнате, все молчит. И Рейн с Томасом играется, если не в заключении. И тоже молчит. И запах тушеной капусты, эстонцы ее любят. И все это не приснилось, все было, а сегодня приснилось – и я заплакала, когда проснулась.

Мы так любили друг друга.

Две женщины

Сашка не понимал, зачем ходить в школу. Надо – значит, надо, ему было все равно. Он ходил, потому что будила мать и говорила: «Пора вставать».

Вставать не хотелось, но хотелось застать мать, успеть увидеть ее и попить чай с печеньем, пока она собирается на работу.

Больше утром Сашке ничего не хотелось есть, хотя на столе были всегда вареные яйца, хлеб, масло и карамель. Хотелось увидеть мать, пока она не ушла на работу мыть полы.

Сашка редко видел ее, так как она мыла полы в нескольких местах. А Сашка мыл полы дома, ему это нравилось. Пол становился чистый, и можно было сесть или лечь и смотреть, как стало чисто. И ждать мать.

Сашка был маленький, всегда. И потом тоже, когда стал мужчиной.

А тогда был меньше всех в классе, но с какими-то всегда взрослыми, но не потухшими глазами. Как будто чуть усмехался он, но как будто не знал об этом, потому что ничего внутри его эту усмешку не рождало. Усмешка голубоватых глаз со светлыми ресницами как будто дана была ему с рождения, когда еще ничего про жизнь не понимаешь и усмехаться еще нет повода.

Он ходил в школу и знал, что никто его не обидит, но никто и не полюбит, ни мальчики, ни тем более девочки. Девочки таких не любят, это Сашка как-то понял, непонятно как. И только сидел, подперев светлую голову ладонью, опустив глаза в учебник или тетрадь, и о чем-то думал. Все время думал. Это со стороны так казалось, а на самом деле, может, совсем и не думал. Но образ был такой.

Учителей он не раздражал и вообще никого не раздражал, как будто его не было. И ему было спокойно от этого.

Ему было спокойно в школе еще и потому, что там была одна девочка.

У девочки были красивые серые глаза, очень красивые. И красота их была не опасна совсем, а наоборот. Совершенно безопасна, как и эта девочка. Никакой опасности от нее не исходило, поэтому, наверное, в нее никогда не влюблялись мальчики в классе, она не будоражила их опасностью и желанием завоевать и понравиться. Из-за нее Сашка ходил в школу иногда с радостью. Так бы тоже ходил, надо так надо, но из-за нее иногда ходил с радостью.

Придет, найдет ее глазами и успокаивается. Она таким успокоительным была для него, потому что в основном Сашке было тревожно, вечный тревожный фон где-то внутри. Но он не понимал, что это тревога, думал, что так и должно быть.

Потом понял, что не должно, ведь он успокаивался и тихо радовался, когда видел ту девочку с серыми красивыми, но совсем не опасными глазами.

После школы он шел домой один, хотя все шли с друзьями, кто с кем, подолгу останавливались на улице и смеялись.

Сашка не мог вспомнить, смеялся ли он с кем-нибудь и когда-нибудь. Только если по телевизору что-то смешное показывали, может быть, только тогда.

Всегда один в квартире, полы помоет, посуду тоже, а уроки он не делал. Тройки все равно ставили, матери ничего больше не нужно было, и ему тогда тоже.

Зато он наблюдал жизнь. Ему это нравилось. Ему нравилось видеть мать, она была всегда тихая, никогда громко ничего не делала, не хлопала крышечкой от сахарницы, не ставила со звуком кастрюли на стол, не кидала ложки в раковину, не хлопала дверью и даже воду в унитазе сливала не так шумно, как он. И любила Сашку молча и ровно, как дышала во сне, без перепадов и стонов.

Он чувствовал, что любила, не смог бы это объяснить, но чувствовал. Никогда не обижала, подолгу смотрела на него и о чем-то думала. А иногда сквозь него смотрела и как будто покидала его в этот момент.

Сашка не знал отца, его вообще не было, и он не думал о нем. Он мог думать только о том, что видит.

Он думал о матери, что она так много работает и что у нее никого нет, никаких подруг и родственников, только Сашка. И он хотел быстрее перестать ходить в школу и начать работать, чтобы мать мыла меньше всяких полов на разных работах и чтобы он зарабатывал и кормил ее.

И еще он очень хотел что-то купить когда-нибудь той девочке из класса, в которую никто не влюблялся из-за ее безопасности, никого не привлекающей, а Сашка без нее не мог и думал только о ней и о матери.

Две женщины были в его жизни, одна его родила и была рядом, а другая была еще девочка, но каждый день он ее искал глазами в классе и успокаивался.

И ничего от нее больше не хотел, только вырасти хотел быстрее, не ростом, а взрослым стать, чтобы работать и покупать подарки.

Матери – на праздники, а этой девочке – часто.

Череп

Таксист был огромен, мрачен и всю дорогу молчал, не двигая выбритой головой.

«Здесь сильно не разгоняйтесь», – сказала я ему около дома. Он выдержал паузу и, не дрогнув черепом, ответил: «Знаю».

Когда я вытащила свои продуктовые пакеты, то увидела, что сиденье измазано чем-то белым. Вероятно, пакет прорвался и вытекла сметана, ужас.