– Да, весьма интересно. Вот послушайте-ка: «Картина странгуляционной борозды может быть довольно разнообразной в зависимости не только от прижизненного или посмертного наложения петли, но также и оттого в каком положении находился труп, как была затянута петля, из чего она сделана, как долго висел труп…» Это удивительно, не так ли? А вот еще: «раз же появилась борозда, то как бы мало труп не висел, будут на лицо и все признаки прижизненной реакции на названную травму». Вы не станете возражать, если я задержусь немного и еще почитаю?
– На здоровье!
Следом за фельдшером разошлись околоточные. За ними последовал и непостижимый мальчишка-нанай, который теперь жил в управе по собственной воле.
Чувашевский облегченно выдохнул: он опасался, что присутствие человечка испортит весь его план.
Однако тот и дальше не шел, как по маслу, несмотря на хорошую смазанность инструментов.
Как Чувашевский и боялся, замок не желал поддаваться. Сказывалось и отсутствие опыта, и неполное исцеление: пальцы почти не слушались, руки дрожали. Взяв меньший инструмент, учитель так и не смог попасть тонким жалом в замочную сердцевину.
Толстая же загогулина имела насадку больше, чем сам замок, и попросту в него не проходила.
Учитель близился к отчаянию, когда вспомнил напутствия слесаря. Однако он избрал лучший подход: вставил фомку между углом ящика и стенкой и со всей силой, на которую только был способен, ударил сверху стопкой из дел каторжников. На этом не только ветхий замок, но и сам ящик сдали свои позиции. Только, увы, теперь следы взлома уже не удалось бы скрыть.
Перерыв лежавшие сверху письма Вагнера, Чувашевский на удивление быстро нашел то единственное, что ему требовалось – лживое и губительное.
В этот самый момент, когда судьба готовилась перемениться к лучшему, учителя и застали Деникин с Ершовым.
– Разрушив вот этот самый стол вы, господин учитель, совершили преступление против службы государственной и доходов казны, – вывел Чувашевского из раздумий громкий голос Ершова, листавшего толстенный фолиант «Уложения о наказаниях». – Но это сущие мелочи, ведь вас в любом случае ждет повешение. Вы – опасный государственный преступник и убийца, и на рассвете же мы предадим вас в руки суда.
– Умоляю, выслушайте меня! – Чувашевский прижал руки к груди, чувствуя на глазах неуместные и недостойные слезы. – Все вышло совершенно случайно! Прошу вас – позвольте мне рассказать?
Полицейские кивнули. Бледный Деникин вяло, будто делая одолжение. Темный Ершов – с любопытством и нетерпением.
***
В последнюю пору осени 1906 года, после затяжных дождей, город, как обычно в этот сезон, превратился в грязное месиво. За околицей в жирной жиже вязли вместе с лошадьми телеги и повозки, в центральных кварталах спасались дощатыми мостками.
Перекрыв ими мутные дождевые реки, жители кое-как перебирались на другую сторону улицы.
В один из таких дней Чувашевский готовился выступить перед попечительским советом училища. Желая произвести на важных особ, в числе которых находилась и супруга генерал-губернатора, наилучшее впечатление, учитель приложил немало усилий, чтобы привести себя в наиболее достойный облик.
Чувашевский потратил изрядно средств на приобретение нового костюма-тройки – двубортного сюртука, жилета и брюк. Накануне он, намеренно ради этого случая, посетил цирюльника. К утру прислуга домовладелицы накрахмалила белоснежную рубашку с отложными манжетами. Вложив в нагрудный карман часы, учитель придирчиво рассмотрел свое отражение в тусклом квадратном зеркале, что висело в комнате.
Чувашевский пришел к выводу, что его облик вполне достоин речей об увеличении казенного финансирования. С тем он и вышел на улицу, чтобы направиться в училище и прийти, по правилам хорошего тона, несколько ранее, чем начнет собираться попечительский совет. Однако, стоило учителю сделать лишь несколько шагов и поравняться с соседним зданием, как его постигла сокрушительная неприятность.