Что случилось прошлой ночью

Я больше не вернусь домой. Меня будут держать в камере, пока я не признаю себя виновной. А я признаю себя виновной.

Тогда я отправлюсь в тюрьму.

А позже у меня заберут новорожденного ребенка.

46

Пять недель спустя

– Всем встать! – кричит секретарь, открывая боковую дверь в зал суда.

Входит судья, и все встают практически одновременно. Зал суда полон, наши адвокаты сидят в первом ряду, а позади них – Дженнинг, Уокер и Кейт с мрачными лицами и в официальных костюмах. Перед ними на столе лежат папки с доказательствами, прихваченные на всякий случай.

В самом конце зала, за стеклянной стеной находимся мы с Эйденом, разделенные лишь охранником, который сидит на стуле между нами. Левую половину зала занимают ряды для публики. И они полны людей. Я не смотрела новости, – в тюрьме старалась избегать телевизора и возвращалась в свою камеру, если кто-нибудь переключал канал на программу новостей, – но слухи до меня доходили. И некоторые заключенные получали свежую прессу. Наше дело прогремело на всю страну. Статьи о нас занимали первые полосы и им посвящали главные репортажи, даже в преддверии Рождества и Нового года. Мать, которая солгала о пропаже своей дочери. Мать, которая спрятала тело своего ребенка. Отец, который виновен в смерти малышки. Я увидела заголовок на первой полосе прежде, чем успела отвернуться: колонки текста и большая фотография моего лица. «Мать или чудовище?»

Шарю взглядом по рядам в поисках Руперта. Я просила его не приходить, но все равно жду его появления. Его здесь нет.

Оглядываю зал суда, но все уставились на судью и отвернулись от нас. Лишь один человек смотрит на меня через плечо пронзительными голубыми глазами.

Хелен.

– Доброе утро, – здоровается судья, кивая каждому адвокату, и устраивается в своем большом кресле. Кожаная обивка слегка поскрипывает, пока судья поправляет мантию. – Можете садиться.

Я опускаюсь на стул, не сводя глаз с судьи. Под париком у него виднеются седеющие волосы, лицо – дружелюбное. Доброе.

Пожалуйста, пусть он будет добрым.

– Ваша честь, – начинает секретарь, – первым в вашем списке стоит дело Короны против Эйдена Уильямса и Наоми Уильямс.

– Да. – Судья открывает лежащую перед ним папку. – Давайте начнем.

– Эйден Уильямс, пожалуйста, встаньте, – говорит секретарь.

Эйден встает, и я слышу его дыхание, тяжелое и учащенное.

– Эйден Уильямс, вы обвиняетесь в непредумышленном убийстве, попытке похищения ребенка и препятствовании отправлению правосудия. Вы признаете себя виновным в непредумышленном убийстве?

Слова «непредумышленное убийство» эхом разносятся по просторному залу суда. Вся пресса застыла в ожидании ответа Эйдена. Секретарь говорит профессиональным, лишенным эмоций голосом. Наверное, она постоянно слышит истории, подобные нашей. Интересно, насколько сложно ей оставаться отстраненной, держать дистанцию? А может, она глубоко переживает каждый раз, когда произносит «непредумышленное убийство» или «убийство»? Запомнится ли ей наше дело или завтра она проснется и сотрет себе память о прошлом дне, как компьютер?

Вспомнит ли она Фрейю?

Я поворачиваю голову лишь на самую малость. До этого момента я на Эйдена не смотрела. Боялась, что не выдержу. Даже в мировом суде, на следующий день после того, как нам предъявили обвинение, я отказывалась смотреть в его сторону. Даже когда чувствовала его взгляд на своем лице. Даже когда он прошептал мое имя.

Но теперь я позволяю себе взглянуть на него. Хочу видеть лицо Эйдена, когда он это произнесет.

– Признаю себя виновным, – бормочет он.

Мои руки начинают дрожать. Эйден говорил, что собирается признать свою вину. Но Оливия предупредила меня, что он может передумать. Его адвокат мог посоветовать ему не сдаваться, настаивать, что это был ужасный несчастный случай и что Эйден понятия не имел, что подвергает Фрейю опасности, когда вошел в мой дом глубокой ночью и попытался забрать ее.

– Вы признаете себя виновным в попытке похищения ребенка?

Эйден смотрит на меня, его зеленые глаза блестят от слез.

– Признаю.

– Вы признаете себя виновным в искажении хода правосудия?

– Признаю.

– Вы можете сесть.

Эйден плюхается на жесткий пластиковый стул и подается вперед, прислонившись лбом к стеклу.

Закрыв глаза, я жду, когда вызовут меня.

– Наоми Уильямс.

Быстро вскакиваю на ноги. Все журналисты поворачивают головы, чтобы посмотреть на меня, оторвавшись от своих блокнотов и быстро нацарапанных в них заметок.

– Вам предъявлено обвинение в препятствовании законному погребению и искажении хода правосудия, – говорит секретарь. – Вы признаете себя виновной в препятствовании законному погребению?

Мгновение я перекатываю это слово во рту, проверяю, какое оно на вкус, а затем выплевываю его.

– Я виновна. – Вкус у этого слова горький. Но не более мерзкий, чем я того заслуживаю.

– А в искажении хода правосудия?

– Виновна.

– Вы можете сесть.

Я сажусь и с силой выдыхаю.

Что теперь?

Судья выпрямляет спину и смотрит поверх очков на переднюю скамью адвокатов.