Что случилось прошлой ночью

Слезы выступают в уголках моих глаз, и ноздри раздуваются в попытке сдержать их, но ничего не получается. Глаза щиплет.

– Я ознакомился с доказательствами и услышал подробную историю и факты этого дела, – произносит судья торжественным баритоном. – Я прослужил судьей в Королевском суде почти пятнадцать лет, и это дело, связанное со смертью маленького ребенка, является самым трагическим за время моего пребывания на этом посту. Я могу лишь надеяться, что мне больше никогда не придется рассматривать подобное дело. И что ни один ребенок не будет страдать так, как эта девочка пострадала от рук одного из своих родителей.

Страдать. Фрейя страдала. А меня не было рядом, чтобы помочь ей. Чтобы поцеловать ее ушибы или прогнать все страхи.

Кто-то шмыгает носом в тишине рядом со мной, и я бросаю взгляд на Эйдена. Он тоже плачет.

– Эйден Уильямс, вы были добрым и любящим отцом. Вы заботились о своей дочери в качестве основного опекуна с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать месяцев. Из вашего рассказа я понял, что до момента описанных событий вы всегда желали ей добра и защищали ее всеми силами. Но по эгоистичным соображениям вы решили попытаться незаконно забрать ее у матери. Это незаконное действие в итоге привело к ее смерти. Хотя я полностью понимаю и принимаю, что вы никоим образом не хотели причинить вред своей дочери, она действительно пострадала и умерла из-за ваших действий. Ваши действия еще более усугубляются из-за того, что вы сделали после смерти дочери. Вы решили оставить ее и уйти. Вы оставили ее лежать, чтобы избавиться от какой-либо вины за случившееся. Вы ушли, зная, что утром ее найдет мать.

Я вздрагиваю.

– И когда мать нашла свою дочь и солгала, что она пропала, вы продолжали молчать и не раскрыли правду. Вы не сделали этого, поскольку не хотели признаваться в преступлении.

Эйден больше не плачет беззвучно, теперь он захлебывается рыданиями. Он наклоняется вперед и прислоняется лбом к стеклу.

– Наоми Уильямс, я понимаю, какую боль вы, должно быть, испытали, обнаружив свою дочь при таких обстоятельствах. Я также изучил историю вашей болезни и историю отношений между вами и вашей дочерью, которая показывает, что повлекло за собой страх, что вы можете потерять своего будущего ребенка. Но эта боль и этот страх не оправдывают того факта, что вы накормили мир ложью. Вы ввели в заблуждение полицию, и, насколько вам было известно на момент совершения противоправных действий, вы ввели в заблуждение отца вашей дочери. Более того, вы спрятали тело своей дочери и активно вводили полицию в заблуждение в ходе расследования.

Пожалуйста, пусть это поскорее закончится.

– Иногда легко забыть об уязвимости детей, находящихся на нашем попечении. Легко забыть, что они полностью полагаются на нас в том, что касается заботы о них. Враждующим родителям легко забыть, что их ребенок может в мгновение ока стать сопутствующим ущербом. И это тот случай, когда смерть ребенка наступила в результате действий родителей этого ребенка. Родителей, которые использовали шантаж и обман, чтобы уничтожить друг друга, пусть и невольно. Но вместо этого вы разрушили будущее своего ребенка. Я лишь надеюсь, что теперь вы оба готовы отпустить друг друга.

Он делает паузу.

Сейчас все случится.

Не задерживай дыхание, Наоми. Продолжай дышать.

– Эйден Уильямс, я принимаю во внимание ваше скорое признание вины, отсутствие у вас предыдущих судимостей и смягчающие обстоятельства. За такие преступления, как непредумышленное убийство, попытка похищения ребенка и воспрепятствование отправлению правосудия, я приговариваю вас к десяти годам тюремного заключения.

Я украдкой бросаю еще один косой взгляд на Эйдена. Он смотрит прямо перед собой и кивает, но его лицо морщится, и слезы продолжают течь по щекам.

– Наоми Уильямс.

Кивком отвечаю судье, взглядом умоляя его о пощаде.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, позвольте мне оставить ребенка.

– Я принимаю во внимание ваше скорое признание вины, отсутствие у вас предыдущих судимостей и смягчающие обстоятельства. За преступления, связанные с воспрепятствованием законному погребению и искажением хода правосудия, я приговариваю вас…

Дыши, Наоми.

– …к трем годам тюремного заключения.

Три года. Что это значит?

Ищу взглядом Оливию, и она поворачивается и кивает мне в знак ободрения.

– А ребенок? – беззвучно спрашиваю я, затем плотно сжимаю губы, ощущая нервозную дрожь во всем теле.

– Наоми Уильямс, – говорит судья, и тихий ропот, который начал нарастать в рядах зрителей, снова стихает, – я понимаю, что вы будете тревожиться о том, с кем живет ваш ребенок, пока вы находитесь в тюрьме.

Я киваю.

Неужели это правда? Ребенка оставят мне?