Что случилось прошлой ночью

– Я ознакомился со всеми подробностями дела, но прежде чем мы перейдем к обсуждению смягчающих обстоятельств, не могли бы вы кратко изложить факты, мистер де Курси?

Со скамьи подсудимых мне видна только спина прокурора, но его черная мантия спадает с плеч, когда он встает, чтобы изложить судье свое видение фактов. Мантия поношенная, материал потертый и истончившийся по краям, и прокурор не прилагает никаких усилий, чтобы расправить его. Он начинает говорить, а я стараюсь не вслушиваться в его слова. Я столько раз слышала подробности дела, что мне кажется, будто я сама присутствовала при гибели Фрейи. Я прокручивала это в уме снова и снова. Словно какой-то рассказчик, всеведущий и жуткий, шептал мне на ухо об ужасных поступках Эйдена. И, если так посудить, я действительно присутствовала там. Я была в доме, беспробудно спала в его тишине, лежа в комнате прямо напротив лестничной площадки.

Спала.

Я погружаюсь в свои мысли, лишь смутно осознавая, что каждый из наших адвокатов по очереди излагает наши личные факты по делу. Смягчающие обстоятельства. Как будто что-то может смягчить то, что произошло.

Не хочу прислушиваться к тому, как мой адвокат упоминает тревожное расстройство и то, как оно привело к моей зависимости от снотворных таблеток. Или как зависимость от снотворных таблеток привела к тому, что Эйден забрал Фрейю и бросил меня. Или как мое прошлое вызвало последовательность событий, которые привели нас сюда, в этот самый зал суда.

И не желаю видеть выражение глаз судьи, когда мой адвокат просит смягчить приговор, чтобы у меня был шанс сохранить права на будущего ребенка. Когда он объясняет, что я лгала в первую очередь из любви к детям.

Деликатный стук заставляет меня отвлечься от мыслей. Это мой адвокат кулаком мягко постукивает в перегородку. Он жестом велит подойти к той части скамьи подсудимых, где есть щель между двумя стеклянными панелями.

– Простите, Наоми, – шепчет он, – судья спросил, сколько у вас недель беременности. Оливия не смогла ответить точно, тринадцать или четырнадцать, но он хочет знать конкретную цифру.

– В понедельник будет четырнадцать недель.

– Спасибо.

Адвокат широкими шагами возвращается к своей скамье, его мантия развевается за спиной.

– Ваша честь, в понедельник у мисс Уильямс наступит четырнадцатая неделя беременности, – сообщает он, и его голос разносится по просторному залу. – Как вы можете догадаться из произошедших событий, больше всего на свете мисс Уильямс хочет сохранить права на ребенка. Чтобы ей не пришлось страдать от потери и этого ребенка тоже. Она понимает, что приняла ужасное решение солгать, но сделала это от отчаяния. Все ее поступки были продиктованы отчаянной потребностью матери не допустить, чтобы у нее отняли детей. Я бы попросил вас принять это во внимание при вынесении приговора. Если у вас нет ко мне вопросов, на этом у меня все.

– Нет, вопросов нет, – отвечает судья. – Суд удаляется для рассмотрения дела. – Он переводит взгляд на скамью подсудимых, внимательно разглядывая нас обоих по очереди. – Учитывая характер этих преступлений и приговоры, которые вы, вероятно, получите, я не буду откладывать вынесение приговора до его оглашения. Сегодня я вынесу вам обоим приговор. Но вас отведут обратно в камеры.

Он встает, и секретарь тоже поднимается на ноги.

– Всем встать! – командует она, и я поднимаюсь вместе с Эйденом, с полицией, прессой, адвокатами и зрителями, и смотрю, как человек, который определит дальнейшую мою жизнь, спускается с трибуны и покидает зал суда.

– Всем встать! – объявляет секретарь.

Гудящий зал суда вновь затихает, когда секретарь объявляет о возвращении судьи.

Он кивает адвокатам, и некоторые люди в зале садятся, но я остаюсь стоять. Оливия велела мне не садиться, пока не разрешат, и я не хочу делать ничего, что могло бы оскорбить этого человека. И не просто человека – того, кто решит мое будущее. Весь последний месяц я пыталась подготовить себя к тому факту, что отправлюсь в тюрьму. Но меня страшит не сама тюрьма. Настоящий страх – тот тип страха, который разрастается на самом дне желудка и выплескивается через край, вызывая у вас тошноту, – я испытываю, гадая, какой срок мне дадут. Сохраню ли я права на этого ребенка? Или его тоже заберут?

Инстинктивно прижимаю руку к низу живота, где уже появился маленький аккуратный бугорок. В эту беременность живот начал округляться гораздо раньше, чем с Фрейей. Кажется, я где-то слышала, что это нормально для второй беременности.

Вторая беременность… Мой второй ребенок, еще не родившийся, все еще растущий внутри меня. А моего первого ребенка больше нет.

Эйден переступает с ноги на ногу, и шуршание его пиджака, который теперь мешком висит на его похудевшем теле, нарушает тишину в просторном зале. Наши с Эйденом позы – идеальное отражение друг друга: левая рука сжимает за спиной правую, одна нога заложена за другую.

– Вы можете сесть, – разрешает судья, вяло взмахнув рукой. – Подсудимые, пожалуйста, выслушайте приговор стоя.