Что случилось прошлой ночью

Да. А вдруг? До сих пор я могла надеяться, что снег защитит меня. Что он скроет любые оставленные мной следы, любые признаки вскопанной земли, которые я не замаскировала, торопясь вернуться в дом. Но теперь снег прекратился, и час за часом его остатки будут таять, обнажая землю.

– Я пытаюсь им доверять, – отвечаю я. – Верить в то, что они знают, что делают. Я просто надеюсь…

– На что?

– Я просто надеюсь, что они ничего не найдут в лесу.

Руперт хмурится.

– В каком смысле?

– Ну, они ведь ищут тело. Не так ли? Я не хочу, чтобы они нашли тело.

Первая правда, которую я смогла произнести.

– Конечно, нет. И они найдут ее. Живой.

Я наливаю Руперту еще вина, стараясь на этот раз удерживать горлышко бутылки над бокалом.

Не выглядывай наружу. Не обращай внимания на свет.

Руперт пододвигает стакан к себе, поднимает его и делает глоток, наблюдая за мной краем глаза.

– Наоми…

– Да?

– Хочешь маленький стаканчик вина?

– Мне нельзя пить спиртное.

– Маленький бокал не повредит. Он мог бы помочь тебе…

– Нет. Не хочу твоего долбаного вина. Ребенок…

Ребенок – это все для меня.

– Я приготовлю тебе чай или еще что-нибудь… – бормочет Руперт и расплывается в вымученной улыбке.

Он открывает шкафчики один за другим в поисках полки с кружками. Отчасти мне жаль Руперта: его девушка едва соизволила впустить его в свой дом, и он так редко здесь бывает, что даже не ориентируется на ее кухне. Но другая часть меня – более существенная часть – раздражена. Устала. Напугана.

Что, если бункер найдут сегодня? Что, если найдут Фрейю?

– Давай просто ляжем спать.

Руперт смотрит на большие часы, висящие на стене позади меня, затем сверяет время с часами на своем запястье. – Еще даже семи нет.

– Знаю, но я устала.

– Конечно. Извини, конечно, ты устала. – Руперт подается вперед и целует меня в лоб. Затем неуверенно опускает лицо ниже и плотно прижимается ртом к моим губам. Я заставляю себя ответить на поцелуй, дать Руперту хоть что-нибудь, но ничего не получается. Мои губы остаются неподвижными. Руперт отодвигается, опускает взгляд в пол и громко сглатывает.

– Давай пойдем спать.

Его шаги по лестнице отдаются вибрацией в моем теле. Ни один мужчина, кроме мужа, никогда не делил со мной постель в этом доме. Руперт никогда не оставался здесь на ночь. Это я всегда ночевала у него. Никто никогда не лежал рядом со мной на месте Эйдена, на его стороне кровати, прижавшись ко мне всем телом. Никто.

Я останавливаюсь у открытой двери своей спальни.

Кровать, которая стоит там, была нашей. Нашим супружеским ложем. И, в моем представлении, Эйден по-прежнему мой муж.

Эйден сидит там и читает книгу, а его очки в толстой оправе сползли на нос. Он примостился на краю, натягивает носки, собираясь на работу. Он стоит передо мной и с дерзкой улыбкой сбрасывает полотенце, а капли воды блестят на его коже. Он натягивает тонкую простыню нам на головы и забирается на меня сверху, а я хихикаю от восторга.

Мой взгляд прикован к окну спальни. Фонарные лучи все еще пробиваются крест-накрест сквозь деревья.

– Я не могу этого сделать.

Я поворачиваюсь и хватаюсь руками за наличники по обе стороны двери, не позволяя Руперту пройти в комнату.

– Что? – Он ошеломленно смотрит на меня. – Что ты не можешь сделать?

– Это.

– Это… ты о нас?

– Нет… нет… только это. Не могу оставить тебя на ночь. Я не готова.

– Наоми… Мы вместе уже год, у нас будет ребенок, а я не могу остаться у тебя на ночь?! Серьезно, что, черт возьми, происходит? Ты не хочешь больше быть со мной?

Я медлю. Впервые с момента нашего знакомства в голосе Руперта слышится гнев, в глазах сквозит обида. Освежающая перемена по сравнению с обычным приторным удушьем от его доброты. Но я все равно не могу этого сделать.

– Я хочу быть с тобой, – отвечаю я. – Хочу, правда. Я просто не готова к этому.

– К чему?! К тому, что я буду спать в твоей комнате? Просто скажи правду. Ты не хочешь отношений со мной. Послушай, ты даже не называешь меня своим парнем или второй половиной, хотя я понимаю, что меня не должно это волновать, мы ведь не подростки. Но мне не все равно, потому что я люблю тебя, а ты ко мне тех же чувств не испытываешь.

– Мы просто по-разному выражаем свою любовь.

– По-разному? Это как? Что это значит?

– Я была замужем, Руперт. Родила ребенка от другого мужчины, жила с ним…

– А теперь он женат на другой!

У меня отвисла челюсть.

Руперт никогда прежде намеренно не говорил ничего, что могло бы причинить мне боль. Это у меня обычно острый язык, это я могу сказать резкие слова и потом извиняться за них. Не он… Он – никогда.

Мы стоим, словно на краю пропасти, затаив дыхание, пока Руперт не опускает голову.

– Прости, – шепчет он и тянется ко мне, но я скрещиваю руки на груди. Руперт отступает от двери на лестничную площадку. – Мне очень жаль. Я не хотел тебя обидеть. Просто разозлился.

– Знаю. – Мне хочется плакать, кричать, но крик не идет из горла. Все эмоции задавлены где-то внутри. – Я знала, что это плохая идея.

– Пожалуйста, прости. Не могу поверить, что сказал тебе такое, учитывая все, что происходит.