Что такое искусство?

Современный график* добывает красоту книги иначе, чем старинный мастер. Тот украшал, а этот строит, создает художественную конструкцию книги, исходя из заключенного в ней смысла. Сложное это искусство, тонкое, интеллектуальное. Ведь типография и без художника легко может напечатать любую рукопись. Но книга становится произведением искусства тогда, когда художник, познакомившись с особенностями содержания в рукописи, начинает строить для него здание книги. Все строение (структура) книги будет пронизано им, начиная с определения размера издания, пропорций листа, цвета, качества бумаги, отбора шрифтов, количества изображений и форм, в которых они соединятся с текстом. Каждая, самая малая деталь понесет в себе отзвук смысла. В этом случае работа над иллюстрацией — всего лишь часть более общей задачи, и она разделяет с концовкой или заставкой общее служение содержанию.  * 314—315

Это творчество требует от мастера высочайшего напряжения ума и чувств. Это действительно интеллектуальное творчество, и оно далеко не каждому художнику удается в равной мере, ибо художник книги выражает в ее строении не столько знание смысла, сколько понимание его как произведения литературы. Он может полжизни носить в мыслях и сердце любимого писателя, прежде чем осмелится построить «для него здание», то есть возьмется создать книгу, в которой будет жить столь драгоценный для него смысл. И, конечно, книга должна «светиться писателем». Чаще всего подобные произведения Искусства Книги возникают при работе графика с художественной литературой, когда — искусство сходится с искусством.

Такие книги не бросаются в глаза, но, взяв в руки одну из них, не выпустишь долго. Она тянет к себе, к ней возвращаешься постоянно, как возвращаешься к «Маленьким трагедиям» Пушкина, созданным Владимиром Андреевичем Фаворским*. Может, потому, что перед тобой — «произведение ... произведений», ибо в одной книге их совместилось три: поэзия, ксилография и она сама — Книга, прекрасный союз литературы и гравюры. • 316—319

Трагедия (гр.) — древняя форма литературного произведения, построенная на стремительном развитии действия, остром столкновении событий, людей, взглядов, оканчивающаяся чаще всего гибелью главного Героя. Пушкин творит трагедию, а Фаворский творит для Пушкина, выражая в его понимании всю собственную мудрость художника-философа.

Оно простое — здание этой книги. Простое, светлое, строгое, спокойное в пропорциях листа — как сама поэзия Пушкина. Здание — не большое, не маленькое — поэмам свободно, а в руки берешь торжественно. Но как тревожно уже на подходе к нему! С преддверья грозовой суперобложки, однако ослепительно белой*. Так ведь врывается черная беда «средь бела дня»? Сюда и ворвалось странно-громыхающее сплетение облаков, зловещих птицеподобных туч, раздираемых молниями, но сопровождаемых легким парением цветов, сорванных бурей. Кружатся-кружатся в общей тревоге розы, обломанные веточки кипариса, лавра[153] иль даже венки лавра с лентами победителя; они символичны: красота, смерть, слава. * 316—317

Буря остановилась, она громыхает из края в край фасада книги, книги о трагедиях. Но бури не вечны, — размышляет Фаворский, — они приходят и уходят, они движутся. Убедись в справедливости этих размышлений, развернув суперобложку во всю ее длину. Тогда видно белое обширное пространство, еще не захваченное грозовыми облаками. Буря действительно движется, правда, неясно — уходят тучи или находят, как это и бывает в жизни: беды уходят — приходят, оказываясь, однако, непоправимыми для погибших ... цветов, людей, надежд.

В картине — ты зритель, в книге — больше читатель, чем зритель. В картине твоя мысль движется сама, размышляя в пределах произведения. В книге твоему воображению помогает художник. Велика его роль, когда он помогает войти в здание книги, ощутив настроение ее содержания; особенно в преддверии (супер), у дверей (обложка), в первых залах (первые развороты). «Подводя к книге» (то есть еще не раскрыв ее), художник говорит громко, словно объясняя, куда идем. И постепенно снижает голос «от двери к двери», затихая вовсе перед тем, как зазвучит Пушкин. Именно так сделал Фаворский, пустив изобразительные раскаты трагедий в «начале начал». Но обложка* «тише» супера; и чем дальше, тем более «сдерживают голос» гравированные изображения. Это значит — они невелики, а есть совсем маленькие, их много, а кажется мало; они предпочитают появляться в начале или в конце трагедии, когда позволительно говорить, ибо действие не началось или кончилось. Вот вверху тогда на весь лист звенит крохотная связка ключей* и «звенит скупостью» против названия: «Скупой рыцарь». В момент же звучания пушкинских строк изображение «входит» исключительно по их зову, так что действие героев в иллюстрациях почти совмещается со словами поэмы*. Удивительное единство слова и изображения. Даже *в цвете черного ажура строк и тонкой черно-белой резьбы гравюры.  * 318, 319