Что такое руна? И другие эссе

Что делать с такой прямолинейной вульгарностью? Возможно, лучше будет просто проигнорировать её — и предложить альтернативную теорию. Но прежде чем я подробно обосную свои собственные взгляды, давайте снова взглянем на гипотезу о шаманстве — без марксистских вывертов Льюиса-Уильямса. Не он один склоняется к ней (данная теория была предложена, в том числе, аббатом Брёйлем), поэтому она заслуживает дальнейшего рассмотрения. Главная проблема этой теории в том, что она не основывается на доказательствах из самих рисунков. Её защитники, по всей видимости, уверены, что всё совсем наоборот. Например, Кэмпбелл описывает фигуру человека из палочек в пещере Ласко (с головой птицы) как «поглощённую шаманским трансом»[119]. Но никто бы так не трактовал это изображение, не будучи изначально приверженцем позиции, что искусство как-то должно быть связано с шаманизмом. На самом деле, гипотеза о шаманизме — как и большинство её сторонников — обычно полностью основывается на утверждении, что если что-то истинно для современных (или не столь отдалённых в прошлое) охотников-собирателей, это же должно быть истинно для охот- ников-собирателей верхнего палеолита.

Несмотря на сомнительные корни этой теории, я склонен полагать что нечто «шаманское» здесь действительно имело место быть или, как минимум, что наскальная живопись обладала неким сакральным значением. Как учит нас Гегель, существует глубинная связь между искусством и религией — и это становится тем важнее, чем дальше в прошлое мы заглядываем. Также стоит обратить внимание, что наскальная живопись находится в труднодоступных местах: в некоторых пещерах нужно идти несколько часов, чтобы достичь рисунков (а в те времена проделывать путь приходилось ползком через узкие тоннели). Многие авторы сделали из этого логичный вывод, что поэтому искусство должно быть наделено особым значением; то есть, оно было сакрально, а не профанно. И так как мы знаем, что наши предки точно не жили в этих пещерах, многие исследователи заключили, что эти рисунки не были простым украшением жилища. Я считаю, что это абсолютно здравые выводы.

Что же касается того, что искусство было вовлечено в практики «шаманского» характера, если бы я хотел доказать это, я бы опирался — как минимум частично — на свидетельства из Европы, а не на сравнения с современными неевропейцами. Мирна Элиаде, например, верил, что существовала европейская традиция шаманизма (однако он предостерегал нас, что даже если мы найдём элементы шаманизма в европейской традиции, мы не имеем права делать вывод, что шаманизм в его полном и подлинном виде действительно практиковался).

Несколько авторов (включая Элиаде) предположили, что повешение Одина описанное в Эдде является описанием шаманских переживаний. Один также практиковал seidr, форму магии, которая, по мнению некоторых, вызывает визионерские, шаманские переживания (однако Элиаде скептичен в этом вопросе). Один, как известно, ездил на восьминогом коне по имени Слейпнир. Любопытно, что Элиаде говорит нам по этому поводу: «восьминогий конь это шаманский конь par excellence; упоминания о нём присутствуют у жителей Сибири и в других местах (например, в Муриа [Индия]), всегда в связи с экстатическим опытом шамана».

Элиаде также рассматривает доказательства существования шаманизма у архаичных греков. Однако лучше всего за подобного рода информацией обратиться к Питеру Кингсли (Peter Kingsey), который написал несколько книг с интерпретациями философии досократиков с той точки зрения, что она берёт начало в мистицизме и шаманских переживаниях. Если вкратце, Кингсли утверждает, что Парменид (и некоторые другие философы) могли принимать участие в инициатической шаманской традиции. Приводимые Кинсли в поддержку своего утверждения доказательства (выведенные из текстуального анализа, истории и археологии) на удивление убедительны.[120]

Знаменитая поэма Парменида, которая дошла до нас лишь частично, является отображением (как утверждает Кингсли) древнего духовного испытания под названием «инкубация». Проходящий его человек лежал в тёмном, изолированном месте, в полной тишине и неподвижности (исихия). Во времена Парменида процветала традиция, передающая «географию» того, что можно было встретить в духовном мире посредством практики инкубации. Дошедшие до нас греческие тексты утверждают, что когда человек проходит через данное испытание, всё вокруг него начинает вращаться и можно услышать пронзительный писк (об этом звуке Парменид упоминает в поэме), известный как «звук тишины»: звук за цельностью мироздания.