Что такое руна? И другие эссе

Хотя Хайдеггер время от времени размышляет о причинах современного упадка, в конце концов он заявляет, что окончательно определить причину современности и das Gestell невозможно. Почему? Потому что считать всё познаваемым и раскрываемым, значит подчиняться духу современности. Следовательно, окончательным отрицанием современности будет отказ от попыток объяснить её. В этой точке зрения есть что-то умное и глубокое, но она оставляет нас совершенно неудовлетворёнными. Возникает извечный вопрос: что же тогда делать? Что мы можем сделать? Хайдеггер отвечает: ничего.

В 1966 году Хайдеггер дал интервью немецкому журналу Der Spiegel, которое (по его просьбе) не было опубликовано до его смерти в 1976 году. В этом интервью имел место такой разговор:

Spiegel: Вы себя не причисляете к тем, кто мог бы указать путь — при условии, что Вас стали бы слушать?

Хайдеггер: Мне неизвестны никакие пути к непосредственному изменению нынешнего состояния мира, если подобное вообще возможно для человека. Но мне кажется, что мышление, попытка которого была предпринята, могло бы пробудить, высветлить и укрепить ту готовность, о которой шла речь.

Spiegel: Это ясный ответ. Но только может ли и имеет ли право мыслитель сказать: вот подождите, через 300 лет нам, вероятно, что-нибудь придёт в голову?

Мы можем продолжить думать о Бытии и Dasein, но при этом не можем ничего сделать. В конце концов, Хайдеггер говорит нам, что мы должны ждать пришествия новой эпохи Бытия.

Я не могу принять этого. Когда Хайдеггер сказал это в 1966 году он не знал об огромных культурных и демографических изменениях, которые грядут на Западе. Он не знал (как я считаю) о возможности, с которой мы столкнулись более чем через тридцать лет после его смерти: возможность потерять всё, что ценил Хайдеггер и западную культуру вообще. Даже если Хайдеггер прав, что сделать ничего нельзя, ничего не делать это не тот вариант, с которым я — и большинство моих читателей — могут смириться. Я даже согласен признать, что моя упёртая убеждённость является неотъемлемой частью современного образа мышления. Но, как видел Юлиус Эвола, современная эпоха — Кали Юга — предоставляет нам инструменты, которые могут быть использованы для сопротивления ей.

Интервью Хайдеггера журналу Spiegel в 1966 году было озаглавлено «Nur noch ein Gott kann uns retten»: «Только Бог сможет ещё нас спасти». Название пришло из следующего драматичного фрагмента интервью:

«Если мне будет позволено ответить коротко и, может быть, немного грубо, но на основе долгих размышлений: философия не сможет вызвать никаких непосредственных изменений в теперешнем состоянии мира. Это относится не только к философии, но и ко всем чисто человеческим помыслам и действиям (Sinnen und Trachten). Только Бог еще может нас спасти. Нам остается единственная возможность: в мышлении и поэзии подготовить готовность к явлению Бога или же к отсутствию Бога и гибели; к тому, чтобы перед лицом отсутствующего Бога мы погибли».

Однако, по-моему этот Бог не будет новым, но вернувшимся старым: одним из «бежавших» богов. Хайдеггер прав, что бегство богов произошло из-за изменений внутри Dasein. По понятиям наших предков, мы оборвали нашу связь с богами. И вы можете интерпретировать «боги» как буквально, так и образно, как их идеалы. Мы порвали нашу связь с богами и, в конце концов, связь с землёй и даже с нашими собственными знакомыми и родственниками. Теперь мы будто живём под проклятием, посреди пустыни. Мы встаём лицом к лицу с необходимостью обновить эту связь. Мы не можем ждать, когда Бог спасёт нас, мы должны измениться — и спастись. Тогда, и только тогда, вернутся боги. Но то, как это сделать — вопрос, выходящий за рамки этого эссе, — и за рамки того, что Хайдеггер предлагает нам.

Counter-Currents/North American New Right,

4-7 июня, 2012

«ВСЁ ИЛЬ НИЧЕГО»: СЕРИАЛ «ЗАКЛЮЧЁННЫЙ» И ПЬЕСА «БРАНД» ГЕНРИКА ИБСЕНА

1. Введение

Несколько лет назад я написал эссе с интерпретацией культового телесериала «Заключённый»[210]. Я знал, что в начале своей карьеры создатель и исполнитель главной роли сериала, Патрик Макгуэн, играл главную роль в лондонской сценической постановке «Бранд», и что для него эта роль стала вехой в личном и профессиональном плане. Лишь недавно я добрался до прочтения «Бранда» (в переводе Майкла Майера), а также увидел саму пьесу в постановке для ВВС[211]. В результате я открыл для себя новое измерение в сериале «Заключённый» и обнаружил подтверждение своей интерпретации.