Чудачка для пианиста

Когда она выровнялась, перекинула волосы немного за спину, а руки поставила на клавиши, меня пробило искрящимся током. Этот изгиб плеча, эти крошечные ручки. Она уточненная, как лиана, и хрупкая, как хрусталь. И шарф, и запах…

На меня хлынули странные и горячие ощущения. Легкая влюбленность ослепила, задышка перешла в галоп, сердце синкопами пробивало грудную клетку.

Что со мной не так?

Кровь закипала рядом с ней, я это чувствовал еще под пальцами, когда играл «Вечную любовь», а сейчас прошило насквозь. Я постарался немного отодвинуться и, пока Настя рассматривала ноты, отвернулся в окно.

У меня есть Малинка, а отношения со студентками у меня табу, так что… голый номер. Это просто я изголодался за месяц, и дрочить без моей улыбчивой сладкой девчонки было как-то пошло… Не хотел ей изменять даже с собой.

А потом ученица начала играть. Я опешил и повернулся. Она играла в чем-то лучше меня: мягко, нежно, будто бабочка порхала по черно-белым клавишам и двигалась корпусом в такт музыке. Выгибала спину, качалась вперед-назад, нажимала педаль и дышала ритмично и ошеломляюще-волнующе.

А я задержал дыхание, потому что впервые за месяц, не во сне, а в реальности возбудился на пустом месте.

Мельком глянул на ноты. Настя повернула их лицом к инструменту. Вот же! Она просто знает уже эту композицию, а я думал, что передо мной настоящий гений — с листа играет.

Но я не тормозил ее, позволил лететь по клавишам дальше. Мне нужна была минутка, чтобы прийти в себя и понять, что со мной происходит. Хотя пожар только раздувался, продирал кожу, превращал в пепел мысли о Малинке, оставляя ее в воспоминаниях. Нет-нет… я не хочу ее отпускать, вот не хочу.

До боли сжал руки на коленях и сцепил зубы. Вот же крыша у меня съехала, нашел время для слабостей.

Мне казалось, что Чудакова благодаря музыке успокоилась и стала дышать ровнее. В коридоре же рыдала, как белуга, а потом вела себя вызывающе, будто заигрывала со мной не просто так. Ходила по острому краю.

Я ведь сразу отодвинул Якину, будто почувствовал неладное, и быстро спустился по ступенькам, где случайно остановил падение Насти. Свалилось же Чудо на мою голову! Я просто хотел оградить девочку от ошибок, потому что видел в студентке будущее. Она не должна его ломать из-за тех, кто ни черта в музыке не понимает и сидит в Академии только, чтобы подцепить хорошенького и богатенького папаньку. Чудакова не такая, как Якина, это чувствовалось. Она вообще другая, и в коридоре я едва поборол желание сгрести ее в объятия, чтобы показать ей свою поддержку. Но я — учитель, нельзя переходить грань.

Настя играла увлеченно и запнулась несколько раз, но не остановилась, а ловко вывернула ошибку в достойную импровизацию и улетела кончиками пальцев на кульминацию.

А потом резко оборвала игру, не закрыв коду, не поставив точку, отчего мелодия повисла в воздухе, как звон колоколов. Чудакова снова сгорбилась и, уронила ладони на колени, неприятно хрустнула пальцами.

— Хватит… — раздраженно перекинув пушистые русые спиральки на одно плечо, она повернулась ко мне и уставилась синим взглядом. Таким пронзительным и осознанно-мудрым, что меня аж закачало.

— Давай, тогда гаммы отработаем? — попробовал я, с трудом контролируя высотность голоса: он хрипел и ломался от накативших ненужных эмоций. — А на следующий урок я принесу тебе что-то поинтересней.

— Гаммы? — она приложила пальчик к губам. Пухленьким, но упругим. А у меня перед глазами возник рот Малинки и ее юркий язычок. Я даже поерзал на стуле, чтобы смахнуть напряжение и наваждение.

Чудакова играла гаммы быстро и четко, а потом еще этюды и какие-то джазовые квадраты. Я просто сидел, раскрыв рот, и не мог понять, что здесь делаю?

— Зачем ты пошла в Академию? — спросил, когда она снова остановилась.

— Что? — переспросила Настя и повела худым плечом. На ней была светлая футболка, что выделяла плавные формы. Сквозь ткань белья выделялись крошечные соски. Они привлекли мой взгляд, а Настя заметила и немного развернулась. Меня бросило в еще больший жар. Это впервые такое сумасшествие с мной творится на уроке. До этого никто из студентов не мог расшевелить меня с полуоборота корпусом, разогреть игрой на инструменте. Я, как больной, таращился на ее пальцы, плечи, и меня откровенно возбуждало то, что я видел.

Стоп! У меня есть Малинка…

— Ты просто все умеешь, зачем тебе учиться? — выдавил я и перекинул ногу на ногу. Втянул осторожно воздух через нос и прикрыл глаза до узких щелок.

— Я не все умею. Глупости, — она не говорила, а шептала, и от ее голоса у меня кожа покрывались колючими мурашками.

Взяв себя в руки, я подвинулся и примостился со своим стулом рядом с девушкой. Это уже профинтерес. Я смогу задавить свое либидо, заткнуть рот похоти и просто заниматься со студенткой уроком. Какой я педагог, если не могу ей ничего показать? И какой я преподаватель, если начну позориться стояком в штанах?

— Смотри, я играю намного хуже тебя, — говорить было сложно, но я держался.