Чудачка для пианиста

Я лег на бок и потянул ее к себе, обнял руками и ногами, показывая, что сделаю для нее все, что захочет. Горячие слезы стекали по груди, щекоча и обжигая, а я не понимал, за что Настя меня может любить. Я ведь сухарь, столько всего натворил, столько раз не понял, не доверял. Никто мне не говорил о любви вот так… Честно, искренне, просто так. Ирина делала это машинально, чаще отвечала на мое «люблю» — «и я тебя». А Настя…

Какой я идиот.

Был. Но я исправлюсь.

Пока Настя успокаивалась, я смотрел на стену и корил себя за несдержанность, сомнения и сравнения ее с прошлым. Малинка — это новая жизнь, новый шанс. Я должен просто отпустить все, что было раньше, и поверить в то, что может быть.

Глава 47. Настя

Зачем я это сказала? Глупо так… Быстро слишком. Он просто не поверит и не ответит взаимностью. Не выбрасывает, как Эд, уже хорошо, потому что еще одного вот такого мерзкого отношения я не вынесу.

Саша поглаживал мне спину легкими круговыми движениями и долго молчал. Я чувствовала, какой он теплый во мне, какой сильный и уже налитый.

Тихо захихикала и толкнулась немного навстречу.

— Гроза, ты голоден.

Голос будто простужен, но было так приятно осознавать, что Саша не бросил меня. Это круче признаний и ласковых фраз. Слова — всего лишь слова, а вот поступки пробираются намного глубже в душу — они позволяют верить в будущее.

— Настя, если ты еще раз пошевелишься, я просто съем тебя целиком, — проворчал Саша и прочесал раскрытой ладонью мои волосы, запуская пальцы от затылка до темечка. Он делал это часто, будто прикасаться к моей пушистой мочалке было для него особенным видом удовольствия, пальцы путались в кудряшках, а я сходила с ума от приятных ощущений.

— Я буду похожа на Анджелу Дэвис, если ты продолжишь меня расчесывать.

— Тащусь от твоих волос… — Саша пророкотал над ухом и толкнулся, выхватив из меня новый стон. — А еще мне сносит крышу твоя глубина и теснота.

Я смущенно закусила губу и немного толкнула его плечо, заставляя лечь на спину. Саша потянул меня на себя, не отпуская, не разрывая единения. И это было так трогательно и волнительно, что меня накрывало новым желанием сделать ему приятно. Чтобы он устало уснул рядом и улыбался во сне, чтобы утром вдохновленный коснулся клавиш, просто потому, что волноваться больше не о чем. Чтобы оставил страхи и поверил в себя.

Принимая его, царапала широкую грудь и, наклоняясь, покусывала соски. Сильные руки сжимали мои бедра и тащили на себя, но давали мне полную свободу действий.

Ощущать, как стук сердец сливается в унисон, слышать, как связываются в тугой узел дыхание и стон — это кульминация чувств.

От моей и его влаги толчки казались невесомыми и мягкими, я сжималась внутри, чтобы чувствовать Сашу плотней, а он с хрипом закатывал глаза и приподнимал навстречу бедра.

Саша пробрался ладонью между нами и нажал на чувствительные точки внизу живота. Он позволял мне многое, но и отдавал столько сколько никто другой. Его пальцы творили чудеса и покрывали мое тело безумными мурашками.

— Скажи еще… — проговорил он, а я зажмурилась и царапнула его по груди. Замотала уперто головой и закусила губу.

Он ускорил движения пальцами и широкой ладонью надавил на лопатки, наклоняя к себе.

— Повтори, Настя, — его голос был тяжелым, наполненным густотой хрипов, оттенками страсти и власти надо мной.

Я почти взрывалась, но Саша придержал темп и замер внутри меня.

— Скажи, не бойся, — приказал.

— А ты?

Он зарычал и перехватил руками грудь, помчал ладонями вверх, на шею, потом на затылок и наклонил меня к себе еще.

— Категоричная. Случайная. Моя Малинка.

— Не очень похоже на «я люблю тебя», — сдавленно засмеялась я, а Саша помрачнел. Застыл подо мной, будто собрался сдать позиции и не продолжать. — Гроза, перестань хмуриться, я не заставляю признаваться. Ты старше, твои раны глубже, я не буду тебя торопить, — последние слова сказала шепотом и коснулась его губ губами.

Он отвечал порывистым поцелуем, и я слышала в его стонах тихое «спасибо».

А после я дарила ему всю себя, чтобы зашить прошлые обиды. Они плясали в его глазах, проникали в молчание и спутывали наши тела немыслимой по толщине нитью. Именно эта рана заставила его не поверить в мою беременность, эта рана забрала у него музыку, заморозив пальцы.

Я смогу стать его бальзамом. Смогу.

Я выдеру из него сомнения, потому что смотреть в омут темных глаз и видеть неверие в будущее — это больно. Не за себя, за него. Кто же эта тварь, что так искалечила ранимую душу?

Когда искры накрыли меня ярче прежних, я сжала Сашины пальцы и прошептала: «Я безумно в тебя влюблена, Гроза». Получилось сдавленно, потому что пульс сбивал дыхание, а сладкие колючки сжимали внутренние мышцы и отнимали ноги. Я рухнула на его широкую грудь, принимая его движения вверх, выбивающие изо рта крик. Саша сжал пальцы на ягодицах и от последних рывков застыл, взрываясь во мне новой высокой нотой нашего блюза.