Чудачка для пианиста

И через несколько минут он освободил меня, ласково заплел волосы на одну сторону, а потом поднял и понес в ванную, прижимая к себе. Где долго ласкал под теплым душем и шептал что-то непонятное, но такое сладкое. Я уплывала на его руках и почти падала от приятной усталости.

Саша вытирал меня пушистым полотенцем и целовал губы до новых желанных спазмов в животе, закутал в халат, что был слишком на меня велик, но понес не в спальню, а в кухню. Усадил на мягкий уголок и только тогда сказал:

— Нужно тебя накормить.

— Смотри, а то захрюкаю над чашкой, — я поднесла к губам край широкого воротника и втянула терпкий мужской парфюм, чуть смешанный с кипарисовой ноткой, острой гвоздикой и пряной лавандой.

— Хочу на это посмотреть, — тепло отозвался Саша.

Я наблюдала, как перекатываются мышцы его ног. Он набросил только боксеры и, не стесняясь, ходил передо мной по кухне. Включал чайник, рылся в холодильнике, а я плевала на стеснение и, когда он приближался слишком опасно, касалась его там, где могла достать.

— Хулиганка, — усмехнулся Саша и отсек кусочек сыра длинным ножом. На рабочем столе что-то щелкнуло, а в кухне запахло поджаренным хлебом. — Любишь тосты?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Я не привередлива в еде. Ем, что дают. Морковные котлеты только не люблю и чай с лимоном не пью.

— Буду знать, — Саша протянул мне готовый тост с ветчиной, присыпанный тонкими полосками сыра.

Пока я думала, как красиво откусить и не опозориться, потому что я вечно измазываюсь, вечно у меня все падает, закипел чайник и отвлек Сашу на несколько секунд.

Было так вкусно, что я зажмурилась от удовольствия.

А когда прожевала и открыла глаза, заметила, что мой волшебный случай смотрит и держит чашки с дымящейся жидкостью на весу. Застыл, будто на него взглянула Медуза Горгона.

— Что-то не так? — я нервно сглотнула и смущенно опустила глаза.

— Настя, все хорошо. Ты чудо.

— А, ну, да — Чудакова же… — я отбросила стеснение и впилась в бутерброд, как голодная кошка. — Што-то аппетситс у меня жвершкий, — проворчала с набитым ртом.

Саша засмеялся и, поцеловав меня в щеку, сел рядом.

— Ты чай пей, не ешь в сухомятку.

— Какой жаботливый муж мнё попалсё, — пережевывая, сказала я и захихикала, когда Саша готов был взорваться хохотом. Пнула его легонько локтем в бок, но тут же опомнилась и погладила ударенное место. Сейчас хорошо было видно ушибленные места, что уже почти зажили, но цвет кожи не до конца выровнялся, все еще оттенялся легкой зеленоватой желтизной.

— Не бери в голову, — попросил Саша, накрывая мою ладонь своей.

— Что случилось, Саш? Почему ты не признаешься?

— Не хочу тебя тревожить, — он подвинул ближе чашку, напоминая, что нужно пить.

— А я хочу знать, — уперлась я.

— Как-нибудь потом. Давай, не сегодня?

— Вот же слоник! — я провела пальчиком по его носу и коснулась ласковых губ. — Тебе завтра на сколько?

— На десять, — Саша поцеловал мои пальцы. — А тебе?

— Кажется, на одиннадцать, но я могу поехать с тобой чуть раньше и немного позаниматься в свободном классе.

— Тогда допивай, нужно ложится, уже далеко за полночь. Я хочу, чтобы ты выспалась.

— Я же говорю, заботливый. Муж.

Он кивнул и тревожно сглотнул.

— Жена?

— Жена.

Глава 48. Саша

Я понимал, что наше «муж-жена» — это пока образно, никакой речи об официальных отношениях не может быть. Рано. Очень рано. И Настя боится меня, словно прячется в панцирь от малейшего шороха и движения, и я не готов — все еще жду подвох от Вселенной.

Заснул я очень поздно, обнимал Настю не только руками, но и мысленно, так хотелось спрятать от любых невзгод. Долгие часы вслушивался в мерное дыхание, плавился от легких прикосновений тонких пальцев к груди. Сердце рвалось Малинке навстречу, а я запрещал ему, придерживал, не хотел торопиться. Не впускал любовь, потому что считал, что так не бывает. Так быстро не. Бывает.

Настино «кажется, я тебя люблю» звенело в ушах нонаккордом, перебирало струны моей души и ударяло по хрупкому грифу твердым медиатором. Жестко и больно.

Я, кажется, тоже ее уже люблю. Непривычно чувствовать в себе наполненность, потому что привык к гнетущей тишине, а теперь все мысли и каждая клеточка были переполнены Настей. Но мне так боялся это признать, что просто гнал от себя эти мысли подальше. Ведь болел же Ириной, слепо верил каждому ее слову, а потом…

Это было вчера, я должен это понять, но меня непроизвольно крутило и мучило, будто под ребрами не сердце, а камень, что пошел трещинами, стал истекать кровью, но все еще оставался неживым и твердым.

Тело ломало от положения «боюсь разбудить Настю». Почувствовав свободу движений, я повернулся на спину и раскинул руки и ноги, только потом открыл резко глаза и понял, что сплю один.

В широкое окно светило зимнее солнце, слепя глаза. С кухни доносились непривычно-ванильные запахи и постукивания посуды.

Я не сразу сообразил, кто это может готовить. Почему-то мама пришла на ум. Или сестра, которой никак здесь не может быть, потому что ее большая семья без нее точно не просыпается.