Чужая сторона: рассказы

Демид выбрался к дороге. Софе было двадцать четыре, а это значит, что её берёза оказалась бы двенадцатиметровой или около того. А вот липу и сосну нужно искать пяти- или шестиметровую…

В ботинки набрался снег, он жёг кожу над короткими промокшими носками: ощущения ничтожные, но почему-то заняли голову на пару секунд.

Рулетка измерила пятиметровую сосну, а затем шестиметровую липу.

— Даже не знаю… Надо выбрать, — напомнила и поторопила администраторша. Наверняка она уже замёрзла бегать с ним по влажному снегу.

Сосна показалась Демиду недостаточно изящной, к её незнакомым линиям не хотелось возвращаться. Он замер, глядя на липовый тонкий ствол — цвета кофе с молоком, блестящий, подсвеченный умирающим солнцем. На чёрных ветках качались шарики семян в обрамлении сухих тонких крылышек, словно липа и не стояла в роще самоубийц всего сутки, а просто росла несколько лет, растягивая корни, рассыпая семена… Ствол липы быстро нагрелся под его ладонью.

Пугала не обязанность содержать всю оставшуюся жизнь возвращённого по ошибке человека, а вероятность не найти Софу. Вернуть двоих — сосну и липу? Чтобы наверняка?

Демид выбрал липу, и администраторша напечатала красными замёрзшими пальцами нужную комбинацию на планшете. Вернулись в здание.

— Вы принесли свидетельство о браке? А фото? — спросил санитар. Ему нужно было сравнить внешность возвращённого хоть с чем-нибудь, и Демид протянул сначала документ, а затем телефон из кармана, выбрав фото в галерее: каштановое каре, длинная шея, вытянутое лицо, зрачки теряются в масличных глазах, а главное — родинка на ключице. Но санитар наверняка будет пялиться, сравнивая, на всё, что ниже.

В коридоре лампы горели тускло. Демид в полутьме написал заявление о том, что берёт под свою ответственность: обязуется помогать, поддерживать, пролечить, отдал бумагу. Потом блуждал во мраке туда-сюда, придавливая носком ботинка пузыри линолеума, думал о том, какая на Софе одежда, о том, какая она теперь будет.

Где она взяла липовую щепку? Самоубийцы обычно хватали доступное: во дворах, в ближайших парках, на школьных площадках, вроде берёзы, рябины, клёна. Это те, кто готовился заранее, приберегали для себя щепки поэкзотичнее — пихты, ореха, кедра…

Софу вывели под руку в мятом спортивном костюме. Демид перехватил, рассмотрел её в жёлтом свете, льющемся из кабинета, повёл дальше, затем рассматривал, пока вёл по холлу, на улице под фонарём, удостоверился — она. Вялая, сонная, всё столь же прекрасная, его невеста из загробного мира. Не сметь оглядываться на дверь отделения!

В такси он всё принюхивался к воздуху вокруг неё: словно она пролежала эти сутки в могиле и должна чем-то особенным пахнуть. Но Софа ничем не пахла. Это влажная футболка Демида смердела — от страха и беготни. Он словно сам выбрался с того света: мокрый и грязный, с трясущимися руками.

Дома Софа двигалась сонно и молча, Демид разговаривал сам с собой:

— Ужинать будешь? Давай костюм в стирку… Устала? Ляжем?

Когда легли и Софа повернулась к Демиду выпирающими лопатками, он долго смотрел на неё, не спал. За окном качались тополиные ветки, и Демид всё думал о том, что пару часов назад Софа так же качала ветками в роще самоубийц. Почему она решила бросить его? С чего вдруг загнала себе под кожу липовую щепку?

Обо всём предупредили: что первые несколько дней Софа будет молчать, что ей нужно теперь пить больше воды и что вернулся к Демиду совсем другой человек. Думалось: ну как же другой, когда прежняя маленькая грудь, любимая родинка на ключице, на правом плече всё та же татуировка-птичка, шрамы на спине и даже наращённые ресницы вернулись. Разве что теперь согласится на что-то новое в постели?

В тот вечер Демид промолчал, но утром не стерпел, воспользовался тем, что она не ответит:

— Я без тебя жить не могу, а ты! Чего тебе ещё надо? Карточка почти из «Орла и решки», шмотки у тебя, дом, тачка… Где ты вообще взяла эту щепку?

Софа ответила ему через три дня:

— Твои нарды сломала, — и он сорвался на неё ещё из-за нард.

Вечером он лёг первым, она зашла в спальню следом, выключила свет и какое-то время стояла над ним со взлохмаченными волосами, словно дерево, напугала до озноба. Кажется, даже запах возник тот самый, которого он так боялся в машине, — земляной и горький. Возник и развеялся.

Софа действительно вернулась другой. Демида это безосновательно и основательно раздражало. Софа стала готовить как-то излишне изысканно, для чего часами ходила по магазинам и тратила уйму денег. Критику не терпела:

— Не нравится? Готовь себе сам!

Она теперь больше болтала по телефону, увлечённо так, заливисто смеясь, вместо того, чтобы выслушивать его. Появилась новая, яркая, откровенная одежда, качественнее и дороже, появились друзья, хобби. Теперь, когда Демид уходил с друзьями в клуб, Софа больше не названивала ему, ей было всё равно, в какое время он приходит домой, чем от него пахнет, с кем он был. Она жила отдельно от него. Она жила.