Чужая сторона: рассказы

Михаил прошёл до родительского дома, пофотографировал косые тёмные брёвна, слепые мутные окна, выложил куда нужно, понял — уже не дом продаёт, только землю. Его отец сам строил семейное жильё, Михаил когда-то своими руками ставил сарай, курятник… А в нужное время не нашлось рук всё это содержать в порядке.

Крыша висела косо, дом грозил вот-вот обвалиться.

Накануне Дня знаний приехала съёмочная группа: ведущая с оператором. Одинокая Леночка была рада новым гостям и съёмочную группу заселила к себе. Утром заботливо всех собрала в школу: нагрела воды для умывания, наготовила, собрала садовых цветов: «Первое сентября всё-таки!»

Сельские привели детоботов на линейку к деревянному, выкрашенному голубым, зданию школы. На крыльцо вынесли старые колонки. Над дверями растянули красную ткань с рукописными белыми буквами: «Школьные годы чудесные!»

Пятеро разноклассников и двое сельских мальчишек, пришедших в первый класс, стояли в стороне, словно не при делах.

Детоботы выстроились ровно по центру прямой бело-чёрной линией, плечо к плечу. Оператор, глядя в объектив, вёл по их лицам крупный план. Женька слепил золотой улыбкой, Лёва оттягивал давящий галстук-бабочку, Кузя сонно тёр глаза, Стёпа ответно смотрел в камеру немигающим круглым глазом. Взгляд Леры счастливо светился, и она пыталась улыбаться, но губы её гнулись вниз, расходясь в натужную гримасу, словно, настраивая мимические мышцы, ей случайно что-то перевернули.

И была музыка. Было немного голубых и белых шаров, но совсем куце, лучше б вовсе не надували. Потом дети по очереди читали стихи, чуть приседая в такт словам, смешно качали головами, закидывая слова в микрофон.

Потом микрофон взял Лёва Поляков, и его голосом запел «Учат в школе» Эдуард Хиль, словно не умер в две тысячи двенадцатом, — звонко и бархатисто. Затем Лёва спел точь-в-точь как Георгий Виноградов «Школьный вальс». А потом вовсе затянул крепким женским голосом Пугачёвой про то, что нынче в школе первый класс вроде института… Сельские аплодировали в пятьдесят пар рук: «Ну талант! Талант!»

В классе детоботы сидели как настоящие дети: качали и дёргали ногами под партами; растопырив пальцы, чесали голову, локти, что-то доставали из носа, рассматривали, с приоткрытым ртом следили за учителем, пытаясь понять, что делать дальше.

Живые мальчики выглядели за последней партой как раз как выключенные роботы. Они сели вдвоём, а теперь неподвижно и опасливо косились на других.

— А вот наш единственный первый класс, первый «А»! — Раскрытая ладонь Леночки гордо пролетела над головами. Объектив камеры проследовал за ней.

В кадре проскочило несколько лиц, затем камера качнулась и приблизила девочку за пятой партой первого ряда: красный шар её головы, увенчанный белым ажурным бантом, болтался на шее, глаза катались под веками, из ротика сочилась пенная слюна…

Сюжет оборвался словами «Катенька! Катенька!!!». Камеру вырубили. Детобота Катеньку скорее вынесли из класса.

Вечером Михаил снова собрал всех новоявленных родителей в ДК, ещё раз объяснил им все правила эксплуатации.

— Говорил же, никаких украшений! У них, просто говоря, аллергия. Эти серёжки к ней прямо прикипели…

Женщина, взявшая Катеньку тогда в ДК, не спешила признавать вину:

— А чего? Серёжки от прабабки ещё остались! Чистое золото! Чего?

Если до этого Михаил, когда Катеньку отключили и увезли, обещал женщине замену, то сейчас подумывал сказать, что свободных экземпляров больше не осталось.

— А если не детобот, скажем, — спросили с заднего ряда, — а родитель выйдет из строя? Ну, помрёт то есть?

— Может, кто местный заберёт. Или отключим экземпляр и вывезем.

Михаил окинул взглядом людей и сменил тему:

— Рассказывайте: какие ещё странности обнаружились?

«А у нас», «у нас», «а у меня», — начали хвастать сельские друг перед другом.

Женька мог плавать без задержки дыхания и голыми руками доставать рыбу. Валерия могла делать уроки без настольной лампы, потому как её голова выдавала не меньше трёхсот ватт мощности. Лёва заменил собой давно сломанное радио. Кузя болтал с животными и птицами: уже спас корову из пруда и куриные яйца от воришки. И много чего ещё сказали.

Целиковская просидела всё собрание в молчаливом удовлетворении, подошла к Михаилу после всего:

— А Стёпа наш — без всяких там. И хорошо, хорошо! Самый обычный ребёнок.

Пухлый светленький Стёпа, с правым мутно-зелёным светящимся глазом, не прикрытым силиконовыми веками, ждал мать на улице и, стоило Михаилу выйти вслед за ней, подбежал:

— А можно, дядя Миша, я буду вам письма писать? — спросил он и ткнул в нагрудный жетон на своей футболке: — На кор-по-ра-тив-ну-ю почту.

Михаил поглядел на мигающий огонёк его глаза, погладил детобота против синтетических волос.

— Пиши, если хочешь.

Уходя, Михаил обернулся на Степу, тот быстро-быстро замахал ему ладошкой.

Леночка проводила Михаила до машины, всё трещала что-то про то, что дети должны теперь будут массово начать участвовать в разнообразных проектах, развивающих их новую малую родину.