Чужие грехи

Этотъ оттнокъ грусти и горечи почти постоянно слышался теперь въ ея рчахъ. Кроткая, спокойная, любимая всми подругами, всми классными дамами, она начинала тоскливо заглядывать въ будущее, не общавшее ей ничего отраднаго: она сознавала, что тамъ, за стнами института, у нея нтъ ни своего гнзда, ни близкихъ и любящихъ людей и боялась того дня, когда передъ нею распахнется настежь дверь къ свобод.

Разъ она спросила Рябушкина:

— Скажите, Петръ Ивановичъ, отчего меня всегда и вс забывали.

— То есть какъ это забывали? спросилъ онъ въ недоумніи.

— Да такъ: вс какъ будто думали, что мн живется вполн хорошо, и не заботились обо мн, отвтила она. — У ma tante дали мн куклы, увидали, что я играю ими, — и успокоились. Потомъ отдали въ институтъ, увидали, что я сыта, что меня учатъ, что сбжать я не могу, — и опять забыли…

— Женская доля! отвтилъ Петръ Ивановичъ. — На женщину всегда такъ смотрятъ: сперва думаютъ, что куклы для ея счастія достаточно, потомъ считаютъ, что достаточно ее куда-бы то ни было на полный пансіонъ сбыть, дальше — надлаютъ вамъ новыхъ платьевъ, повозятъ по баламъ и если найдется женихъ, тогда и послднія заботы о васъ кончатся. Впрочемъ, для васъ лично — это счастіе, что о васъ слишкомъ мало заботились: Евгеній и теперь-бы жилъ, если-бы его также безъ хлопотъ и заботъ куда-нибудь въ Пажескій корпусъ или въ Лицей заперли, если-бы поменьше опасались и за его идеи, и за его товарищество, и за его карьеру… Очень ужь опасались что изъ него какой-то санкюлотъ и заговорщикъ выйдетъ, вотъ и загубили. Въ васъ-же были уврены, что какъ-бы вы не росли, а замужъ съ хорошенькимъ личикомъ все таки выйдете, ну, и оставили васъ въ поко…

— Но если-бы вы знали, какъ благодарна я вамъ, что хоть вы не бросили меня! проговорила Ольга, какъ-бы продолжая въ слухъ свои думы, и горячо сжала руку Рябушкина. — Я никогда, никогда этого не забуду…

— Да вы разв сомнвались когда-нибудь въ моей любви въ вамъ? просто и откровенно спросилъ Рябушкинъ.

Ольга вся вспыхнула и прошептала въ смущеніи:

— Я такая двочка передъ вами… глупенькая… смшная!

— Милая моя, что вы выдумываете! засмялся Рябушкинъ, пожимая ея руку. — Мы-же съ вами старые друзья!

Она вдругъ подняла на него молящій, полный слезъ взглядъ.

— Петръ Ивановичъ, прошептала она едва слышно, — ради Бога никогда, никогда, не оставляйте меня!.. Я вдь совсмъ одна на свт…

У него даже сердце защемило отъ этой мольбы.

«Бдная двочка! думалъ Петръ Ивановичъ. — Тяжело ей придется жить у матери. Впрочемъ, выйдетъ замужъ. Долго не засидится. Хороша собой, молода!.. Да, счастливъ будетъ тотъ, кто заставитъ ее полюбить себя. Она такая чистая, такая невинная, такая кроткая! Изъ нея, какъ изъ воска, все можно вылпить. Только-бы не попалась въ руки какого-нибудь свтскаго негодяя, какого-нибудь сластолюбиваго старца! Отъ этого ее спасти надо!»

И точно, Ольга была большой, наивный ребенокъ, жаждавшій только ласки и любви. Ея душа была безмятежно спокойна и ясна и только боязнь, остаться одинокой посл выпуска смущала ее. Подчасъ она мечтала, что она навсегда останется въ институт, какъ въ монастыр монахиня, что она будетъ вчно среди знакомыхъ классныхъ дамъ, среди знакомой обстановки и тихо, тихо доживетъ здсь свой вкъ. Иногда ей грезилось, что хорошо-бы было, еслибы мать позволила ей ухать къ Софь, жить въ деревн, учить дтей и тоже жить тихо, тихо тамъ, въ глуши, гд ее будутъ вс любить и уважать, какъ добрую учительницу. Порой ей приходило въ голову, что было-бы еще лучше, если-бы тамъ былъ и Петръ Ивановичъ. «Онъ такой добрый, ласковый, думала она. — Я съ нимъ близка, какъ съ братомъ; отъ него я ничего не могу скрыть; когда онъ со мною, я счастлива и покойна». Чмъ боле приближалось время выпуска изъ института, тмъ страшне становилась для Оли мысль о перезд въ домъ матери. Она совсмъ не знала мать; окружающихъ матъ людей, своихъ родныхъ она не любила; ей казалось страшнымъ переселеніе въ этотъ кругъ. Ей казалось, что она не съуметъ тамъ ни говорить, ни держать себя. А время летло быстро и пора послднихъ экзаменовъ, пора выпуска приближалась…

Разъ во время посщенія Петра Ивановича Ольга обратилась къ Рябушкину съ вопросомъ:

— Петръ Ивановичъ, вы не знаете, здсь-ли моя мать?

— Не знаю. Если хотите, справлюсь, отвтилъ онъ.

— Да, надо узнать… Выпускъ скоро, сказала Ольга. — Надо-же подумать, какъ жить…

— Я съзжу къ ней.

— Петръ Ивановичъ, попросите ее не брать меня къ себ…

Петръ Ивановичъ немного удивился этой просьб.

— Но какже, началъ онъ.

— Пусть меня возьметъ ваша мать, сказала Ольга. — Я буду работать… у меня, какъ вы говорите, есть доходъ съ земли, такъ я платить буду… Но я не хочу идти туда, къ своей матери… Какая я свтская двушка!

Петръ Ивановичъ покачалъ головой.

— Она не согласится, въ раздумьи сказалъ онъ. — И кром того моя мать живетъ со мной на казенной квартир въ гимназіи… какъ-же вы будете у насъ жить… все-таки я холостой… это неловко…

Она подняла на него полные слезъ глаза.

— И вы не хотите взять меня къ себ? прошептала она съ кроткимъ укорбмъ въ голос.