Чужие грехи

— Да ужь добра то трудно ждать, продолжала пророчествовать «благородная дама.» — Слава Богу, всю семью Владиміра Аркадьевича знаемъ. Хорошъ былъ и покойный Аркадій Дмитріевичъ да и супруга его, покойная Антонида Платоновна, не мало сумасбродничала. Тоже мн еще матушка покойница разсказывала, какъ Аркадій Дмитріевичъ по заграницамъ то имнія въ трубу выпускалъ, а Антонида Платоновна въ Петербург да въ Москв амуры заводила съ кмъ ни попало, да куролесила. Только наша благодтельница и уродилась не въ свою семью, а то вс какъ есть до одного куролесили да самодурствовали. Не даромъ и обнищали хуже насъ гршныхъ. Одинъ князь Алексй Платоновичъ при богатств остался да и то только потому, что княгиня Марья Всеволодовна его въ рукахъ держитъ да своего имнія изъ рукъ не выпускаетъ. А пословица не даромъ говоритъ, что яблочко не далеко укатится отъ яблони; тоже посмотримъ, что изъ этихъ то дтокъ выйдетъ, въ родню, можетъ быть, пойдутъ…

Эти разсужденія были прерваны приходомъ въ комнату Софьи Евгенія. Онъ пришелъ звать Софью въ тетк.

— Ахъ, ангелочекъ нашъ, здравствуйте, здравствуйте! слащавымъ тономъ проговорила, поднимаясь съ мста на встрчу мальчику, благородная дама.

Мальчикъ вжливо расшаркался.

— Можно вашу милую ручку поцловать? проговорила благородная дама и взяла руку мальчика, чтобы поднести ее къ своимъ губамъ.

Онъ сконфузился и опять расшаркался, не зная, что ему длать. Его всегда немного пугала длинная, величественная фигура этой ханжи и попрошайки. Притомъ онъ хорошо зналъ, что эта особа при каждой встрч съ нимъ или произноситъ какія то нравоучительныя изрченія, или начинаетъ минорнымъ тономъ изливать жалобы на свои невзгоды, прося въ конц концовъ и его похлопотать за нее передъ «тётенькой.» И эти набожныя нравоученія, и эти слезливыя жалобы смущали его одинаково сильно.

— Какой же вы франтикъ! Бархатная курточка, пуговки блестящія! Женишокъ, совсмъ женишокъ! говорила благородная дама, съ любовной улыбкой оглядывая его со всхъ сторонъ. — А все тётенька добрая сдлала, все она! Надо быть благодарнымъ ей за это, надо не огорчать ее, надо заботиться о ней, чтобы она была всегда покойна и весела!

Евгенію стало вдругъ такъ стыдно, такъ стыдно, точно его уличали въ какихъ то огорченіяхъ, нанесенныхъ имъ любимой тетк.

— Я буду стараться! какимъ то растеряннымъ шопотомъ произнесъ онъ, не поднимая головы.

— И надо, и надо стараться! наставительно продолжала благородная дама. — Надо веселенькими быть, чтобы тетенька радовалась на васъ. Она, бдная, только о васъ и хлопочетъ. Вотъ въ деревню детъ, чтобы вы на чистомъ воздух поправились, розовенькимъ стали, потому что вы слабенькій да хиленькій. Охаете все да жалуетесь. Насъ всхъ, сиротъ, оставляетъ, чтобы вы были здоровы. Это цнить надо, ангелочекъ мой. Не легко тоже намъ ее, благодтельницу, терять, вс мы подъ ея крылышкомъ, сиротки, пригрлись здсь…

Благородная дама говорила все это въ такомъ минорномъ, въ такомъ ноющемъ тон, что Евгенію стало больно и за то, что онъ слабенькій и хиленькій, и за то, что по его милости тетка покидаетъ «сиротъ». И опять ему, какъ виновному, стало стыдно передъ этою плакавшеюся передъ нимъ сиротою, у которой онъ отнималъ благодтельницу. Онъ нсколько разъ пробовалъ снова произнести: «я буду стараться» и расшаркивался передъ своей собесдницей, но она не выпускала его руки и, нагнувъ надъ нимъ свою длинную и величавую фигуру, продолжала проповдь о послушаніи, о веселенькомъ вид, о покидаемыхъ безъ помощи сиротахъ.

Софья успла сходить къ Олимпіад Платоновн и вернуться, а благородная дама все еще ныла надъ мальчуганомъ.

— Женя, идите къ тетушк, она тамъ одна, нетерпливо сказала Софья мальчику, входя въ свою комнату.

Онъ точно очнулся отъ тяжелаго сна, быстро расшаркался передъ благородной дамой и пустился бжать вонъ изъ комнаты безъ оглядки. Его личико раскраснлось, точно его выкупали въ горячей ванн.

— Что это ты тутъ ему за проповди вздумала читать! накинулась на благородную даму Софья, когда дверь затворилась за мальчуганомъ.

— Что-жь, разв дитяти и наставленія не длать? обидчиво проговорила благородная дама. — Я думаю, не дурное что говорила… Ему же добра желаю…

— Да не просятъ васъ, не просятъ ни дурного, ни хорошаго говорить! сердито сказала Софья. — Заклевать, право, вс ребенки готовы, точно онъ кусокъ хлба у кого вырвалъ изо рта!

— Что-жь, и вырвалъ, и вырвалъ! загорячилась въ свою очередь Перцова. — Мы при крестной были какъ у Христа за пазухой, а теперь…

— Что теперь, что теперь! раздражительно перебила ее Софья. — Пенсію у васъ, что ли, отнимаютъ? Въ помощи вамъ разв отказываютъ? Слава Богу, довольно давали и даютъ! Такъ нтъ, все мало, все мало!

Софья продолжала ворчать и, хлопнувъ дверью, вышла изъ своей комнаты въ гардеробную.

— Погодите, погодите, еще сами отъ него, можетъ быть, наплачетесь! зловщимъ шопотомъ проговорила ей вслдъ благородная дама. — Отольются еще сиротскія слезы!

И какъ бы желая доказать на дл, что сиротскія слезы дйствительно проливаются, она отерла платкомъ свои сухіе глаза.