Чужое зверье

Почти час у них ушел, чтобы доставить бревно на двор Авдеихи и начать его распиливать на чурки и поленья. Запыхавшийся от тяжелого труда Горченко все бубнил себе под нос, пока они орудовали пилой. Казалось, его напарник ничего не замечал, он с головой ушел в размышления: «Пила хорошая, крепкая, да и топор просто загляденье. Почему немцы при отступлении или оккупации не отняли у нее добротные инструменты? Ведь фашисты тащат все подряд, особенно сейчас, при отступлении, когда армия вермахта уже подрастеряла свою мощь и подготовку. Денег у Гитлера на финансирование нет, кормят, одевают солдат и офицеров все хуже, вот они грабят местных, забирая любое мало-мальски хорошее имущество. Да и вообще, большой дом, качественные инструменты, много построек. Все указывает на то, что старуха живет зажиточно и лишь создает видимость нищеты и разрухи».

Из раздумий его вывел скрипучий голос:

– Этак вы до утра возиться будете, еле шевелитесь, словно дохлые.

Владимир отозвался на ее ворчание мгновенно:

– Так говорю же, кормят плохо, откуда силы возьмутся? Думаешь, за радость, что ли, побираться да за еду работать?

– Ничего, так оно и должно быть, – неожиданно включился в разговор и младший лейтенант Савельев. – Без труда не бывает урожая, так отец мой говорил. А он трудиться умел, стадо в десять коров держали, свиней, птицу, поле пахали огромное и огород в три раза больше, чем здесь. Так что не ной, что живешь плохо, а то отправят в лагерь за антисоветчину. Проходили уже такое, раскулачили враз.

Старуха молча бродила по двору, собирая щепки в металлическое ведро, чтобы потом ими растапливать печь. Она не сказала ни слова, но Володе не надо было даже поворачивать головы, чтобы почувствовать ее внимательный взгляд. Пожилая женщина лишь делала вид, что увлечена работой по хозяйству, на самом деле она изучала гостей и прислушивалась к их разговору.

Понятливый лейтенант Горченко мгновенно подхватил инициативу, поняв, куда клонит его товарищ. Он покачал головой и строго сказал:

– Советская власть и не за такое посадит. Уж я-то знаю, отец в лагере из-за фамилии. Как война началась, так сразу забрали энкавэдэшники. Ни суда, ни приговора, лишь за то, что он Аппельбаум, вот и вся вина.

– Ладно, болтай меньше, – оборвал лейтенанта Савельев. – Нам еще назад ехать.

Он все больше сомневался, правильно ли поступил. Солнце уже садилось, на горизонте была багровая закатная полоса, им пора было, согласно легенде, уезжать из Горячего Ключа. План на сегодня они не выполнили, не побывали с обходом в других населенных пунктах и ничего не разузнали о листовках. Упрямая старуха же не велась на их провокации и лишь молча слонялась вокруг, не вступая с ними в антисоветские разговоры. Алексею хотелось отбросить топор, развернуться и уехать дальше на поиски распространителя листовок. Его останавливал только подозрительный вид Авдеихи, и он никак не мог ни себе, ни напарнику объяснить, что в ней не так. Но длинным носом и осторожными, крадущимися движениями старуха напоминала парню лису, которая кругами ходит вокруг добычи, выжидая удобного момента, чтобы напасть. Она то высовывалась в окно, то выходила на крыльцо, то принималась бродить по двору, при этом не разговаривала со своими работниками, только скрытно изучала их со стороны.

Вдруг стукнула рама закопченного оконца:

– Готова каша ваша. Давайте в избу, завтра доделаете.

Парни, не выдавая своего удивления, оставили работу и прошли по скрипучему крыльцу и полутемным сеням в дом. В просторной кухне их ждали маленький чугунок с запаренной кашей да две деревянные ложки. Владимир наклонился над посудиной, и на его лице отразилось разочарование, порции не хватило бы даже ребенку, не то что двум взрослым мужчинам после целого дня тяжелой работы. Старуха суетливо крутанулась около печи:

– Завтра приедете работу доделать, картохи наварю.

Они молча зазвенели ложками по стенкам котелка, каша провалилась в желудки за пару минут. После ужина Савельев вдруг бросил товарищу:

– Давай сюда листовку. Курить страсть охота как, а мне самокрутку не из чего смастерить.

Владимир сначала бросил удивленный взгляд на Алексея, который не курил и даже не имел при себе махорки. Сунул было руку за пазуху, достал измятый листок, а потом просиял от догадки, сообразив, куда клонит его напарник. Сразу же нахмурился и прижал лист к груди:

– Чего придумал, она нам нужна! Как потом докажешь, что мы по призыву листовки пришли, никто не поверит нам, – он перевел хмурый взгляд на замершую от напряжения старуху и буркнул: – Молчи давай, нашел место, где язык распускать. Не дам, ищи себе другую бумагу. А листовку не отдам ни за что, куряка.

Они еще несколько секунд посидели, потом поднялись и под тяжелым взглядом Авдеихи направились к двери. От долгой работы болели все мышцы, Алексей едва сдерживал стон. Но уйти им пришлось, снаружи уже начало смеркаться, и повода дальше находиться рядом с домом старухи не было. Савельев лишь сухо вместо прощания сказал:

– Завтра приедем спозаранку, остальное допилим.