converted file c4f5bee8

из   старых   запасов   Элизы   было   продано,   слишком   многое   износилось   и   представляло   из   себя

просто ворох лохмотьев. Так что нет ничего удивительного в том, что к концу декабря Элиза

слегла. Она сопротивлялась болезни как могла, но день ото дня ей становилось все хуже. Ее бил

озноб, глаза слезились, а по телу разливалась предательская немощь. Через неделю после начала

болезни она кашляла уже почти беспрерывно, стараясь не прислушиваться к булькающим звукам в

груди   и   к   собственному   неровному   сиплому   дыханию.   Любые   громкие   звуки   раздражали   ее,

поэтому Лия ходила по дому тихо, как мышка. Чаще всего она неподвижно сидела на краю кровати

или ложилась вместе с Элизой, пытаясь согреть ее теплом собственного тела.

Как-то в один из бесконечных зимних вечеров Элизе стало совсем плохо. Она бредила,

называла незнакомые Лие имена вперемешку со знакомыми, утверждала, что постоянно слышит

детский плач, а когда Лия говорила: «Это только ветер, мама» — Элиза не верила ей. Она то

тряслась от холода так сильно, что Лия чувствовала, как дрожит кровать, то начинала метаться и

сбрасывать с себя рваные одеяла, потому что ей становилось жарко. Задыхаясь, она бормотала:

«Это он, это он» — но кто «он» Лия так и не смогла понять. Однажды Лие показалось, что среди

всех   прочих   имен,   которыми   бредила   Элиза,   прозвучало   одно,   ей   знакомое   —   но,   с   другой

стороны, как  раз этого имени Элиза  ну никак не должна была знать.  Это было имя  молодого

человека из ее сна.

Меранфоль.

Лия прислушалась — имя больше не повторилось, старуха уже говорила о чем-то другом,

мешая бредовые видения и реальную жизнь, и, поразмышляв несколько секунд, Лия пришла к

выводу, что то, что она «услышала», скорее всего, ей просто померещилось. Слишком часто за

прошедшие месяцы она мысленно возвращалась к туманному Острову Лжи и меланхоличному

юноше, терзаемому какими-то невеселыми думами...

Но на самом-то деле было совершенно неважно, что там бормотала Элиза в горяченном

бреду. Важно было другое: она умирала. Мама умирала. Надо было что-то делать, потому что сама

собой приемная мать Лии поправиться не могла. У них в доме не было не то что каких-нибудь

лекарств — не было ни хорошей еды, ни теплой одежды. Не было никого, кто мог бы обеспечить

Элизе нормальный уход — потому что то, что в состоянии сделать Лия, явно недостаточно. Вот

уже два дня она разжигала огонь в печке самостоятельно, потому что надо было поить Элизу хоть

чем-нибудь   теплым   и   что-то   кушать   самой,   но   каждый   раз   эта   простая   для   зрячего   человека

процедура требовала от нее массу времени и усилий, и все равно каждый раз она обжигала себе

руки.

Нет, так помочь Элизе она ничем не сможет. Надо просить помощи у соседей. Унижаться,

33

умолять их на коленях, но только спасти маму...

Она бесшумно вышла из комнаты. Она ничего не одела... Потому что она и так была одета

во   все   самое   теплое,   что   было   у   них   в   доме.   Поплотнее   запахнулась   в   старенький   тулупчик,

распахнула дверь и вышла в сени. Там было холоднее, чем в доме, но ненамного. Главный сюрприз

ждал Лию на улице.

На улице была метель.

Их   дом   стоял   за   пределами   поселка.   Приблизительно   Лия   представляла   себе,   в   какую

сторону надо идти, чтобы попасть к дому Ульрики — Элиза несколько раз водила ее с собой в

поселок — но она не была уверена, что не ошибется и не пройдет мимо. Кое-как добралась до

калитки. Куда дальше? Кажется, направо. Да, повернуть направо, немного пройти и повернуть

налево. Летом было проще — от их дома в поселок уходила утоптанная дорожка. Сейчас дорожку

замело снегом.

Лия не знала, сколько времени продолжались ее поиски. Она заблудилась — буквально в

двух шагах от деревни. Она ведь могла опираться только на собственное чувство направления и

ориентироваться  только  на  различные   неровности почвы  вроде  оврагов и  возвышенностей.   Но

метель   быстро   сбила   ее   и   увела   в   сторону.   Там,   где   раньше   был   овраг,   теперь   мог   лежать

здоровенный сугроб, а там, где летом надо было через каждый шаг перепрыгивать через рытвины и

канавки,   теперь   могло  расстилаться   ровное   снежное   поле.   На   том   перекрестке,   где   надо  было

повернуть налево, стоял старый заброшенный колодец, которым пользовались разве что летом, да

и то редко. Почти каждый раз, когда Элиза вела ее в деревню, Лия касалась колодца рукой (а один

раз   даже   сильно   ушибла   руку).   Сейчас   она   долго   искала   его,   чтобы   понять,   где   нужно   будет

повернуть, но так и не нашла. Колодец занесло снегом. Поэтому Лия прошла чуть дальше, чем

следовало бы. Когда она повернула, ей показалось, что все-таки она сделала это там, где надо —

как и положено, местность постепенно понижалась, по бокам дороги намело высокие сугробы —

но почему «дорога» так и норовит еще больше отклониться вправо?.. Через пятнадцать минут Лия

окончательно убедилась в том, что ошиблась. Она перелезла через сугроб и пошла туда, где, по ее