converted file c4f5bee8

мнению, должна была сейчас находится деревня. Но она ошиблась снова. Ей казалось, что она

движется черепашьим шагом, поскольку все время приходилось бороться с метелью и глубоким

снегом, и она действительно шла очень медленно — но все же не так медленно, как полагала сама.

Поэтому, когда она повернула, она снова прошла мимо деревни.

Что   сильнее:   телесные   муки   или   страдания   духа?..   Сначала   Лие   было   холодно,   потом

холодно  и  страшно,   а   потом   только   холодно.   Руки,   обмотанные   платком,   давно  закоченели,   в

валенки   набился   снег,   лицо   горело,   лоб   заледенел,   по   щекам   стекала   холодная   вода,

образовавшаяся из снежного крошева, которое вновь и вновь со злобой бросала пурга ей в лицо. Ей

стало страшно, когда она поняла, что заблудилась, и, возможно, вскоре замерзнет, упадет без сил и

станет одним из бесчисленных снежных холмиков, которые постоянно попадались ей на пути и

сбивали с шага. Она пыталась кричать, но ее никто не услышал. Через некоторое время страх

прошел, сменившись тупым оцепенением — она просто шла, шла, шла, без конца переставляя

ноги, наливающиеся свинцовой тяжестью... Левая, правая, левая, правая... Она боялась чересчур

отдалиться от деревни, и поэтому в выбранном направлении никогда не шла, что называется, «до

упора».   Пройдя   немного   в   одну   сторону   и   не   обнаружив   поселка,   она   поворачивала   и   шла   в

другую... Она ведь не знала, куда ей нужно идти.

И в результате кружила на одном и том же месте.

Она   кричала,   кричала   до   хрипоты   —   безуспешно.   В   другую   погоду   в   поселке   ее   бы

услышали   —   сначала   собаки,   а   потом   люди,   но   вьюга   заглушала   все   звуки,   ее   песнь   —

торжественная,  победная   — звучала  все  громче,  и Лия   чувствовала,  что  скоро  уже  не   сможет

бороться с одолевавшей ее сонливостью...

Она упала в снег, и, попытавшись встать, упала снова. Она поняла, что подняться больше

уже не сможет...

Элиза Хенброк задыхалась. Ее лицо блестело от пота, а губы просили: «Пить», но ласковые

руки, даровавшие ей эту последнюю милость, куда-то исчезли, а вместо них остались лишь жажда,

34

жар и неуспокоенная совесть.

Что сильнее: телесные муки или страдания духа?.. Последние сорок лет ей слишком часто

снились кошмары; а иногда кошмары приходили и днем — и это было хуже всего. Вздох ветра —

его  голос,   блеск   во   тьме   —   блеск   его  глаз,   жуткое   ощущение   присутствия   постороннего   в

совершенно пустой комнате — ощущение  его присутствия... Поначалу она еще могла справляться

со своим страхом, но с возрастом  это становилось все сильнее, и приходило к ней все чаще. Если

бы она не взяла на воспитание Лию, то сошла бы с ума. Лия спасла ее, потому что о ней надо было

заботиться, и заботиться куда больше, чем о любом другом ребенке — и все эти заботы помогли

Элизе сохранить рассудок. Но иногда, если Лии не было рядом,  это возвращалось снова, и тогда

темнота переставала быть темнотой, и становилась изможденным мальчиком лет двенадцати или

тринадцати — таким, каким  он никогда не был и никогда не будет — мальчиком с бледной кожей,

по   которой   стекала   холодная   морская   вода,   с   волосами,   слипшимися   от   соли   и   взглядом,

проникающим в самое сердце. Мальчик говорил: «Мама», и шел к ней, и тогда Элиза отступала, а

потом без памяти оседала на пол, или начинала кричать, или бездумно, не замечая текущих по

щекам слез, смотрела на ребенка с кожей утопленника до тех пор, пока, сделав еще шаг или два, он

не растворялся в воздухе...

И так — сорок лет, затем — болезнь вперемешку с кошмарами, а затем, когда болезнь

перейдет   в   смерть,   и   пробуждения   уже   никогда   не   будет,   ее   существование   станет   одним-

единственным бесконечным кошмарным сном... это будет называться адом. Адом без жаровен и

чертей, без клещей и сковородок — к чему все это, если темные глаза мальчика с мокрой кожей

заставляют ее мучиться куда сильнее?

Так что сильнее: телесные муки или страдания духа?

«...Господи, ну хоть кто-нибудь бы помог мне! Еще год, два, еще хотя бы несколько лет

жизни,   только   бы   отдалить   этот   кошмар,   я   ведь   знаю,   что   ты   никогда   не   простишь   меня,   не

возьмешь в свое сияющее царство, или ты, всеблагой и всемилостивый, может быть и простишь, но

мальчик никогда меня не отпустит Господи сделай хоть что-нибудь я не хочу видеть его глаза

пошли   мне   не   святого   не   чудотворца   а   простого   знахаря   или   врача   у   меня   нет   денег   чтобы

заплатить им ну-что-Тебе-стоит взять немножко денег у Элизы молодой и богатой и заплатить им

Ты-ведь-все-можешь   я-не-хочу-умирать   это-все-из-за-того-поганого-докторишки   зря-я-ему-

платила-такие-деньги...»

9

...Карие глаза Иеронимуса Валонта внимательно разглядывали Элизу. Это была совсем не

та женщина, которая три месяца назад пришла к нему на прием. Ни счастья, ни радости, ни ауры

довольства,   что   сопровождает   всех   людей,   уверенных   в   своем   будущем,   теперь   не   было   и   в