CoverUP

Ева тщательно и густо нанесла на все тело омолаживающий крем. Только свежую татуировку старательно обошла. Встала перед зеркалом абсолютно нагая, придирчиво рассматривая себя. Она трогала свою кожу, тугую, с легким налетом загара, который успела получить за три дня пребывания в курортном городе у моря, кожа опять светилась столь любимым ей внутренним светом, под этой бархатной, чуть прозрачной оболочкой словно лопались пенные пузырьки, вызывая ощущение движения и роста. Тело Евы еще росло, она читала где — то, что до двадцати восьми лет у человека тело ещё растет, значит, у неё есть ещё два года. Два года — это очень много. Очень. А потом медицина шагает семимильными шагами, ученые обязательно что-нибудь придумают, ведь два года — это огромный срок, этот странный рубеж, который Ева придумала сама себе. Это же просто, взять и изобрести какие-нибудь таблетки, замедляющие старение клеток. Кто-нибудь обязательно додумается. Просто нужно сохранить себя в целости до наступления этого открытия.

Внезапно и противно зазвонил телефон. Ева с досадой посмотрела на этот кусок пластмассы, вырывающий её из приятных мыслей о главном. Она уже давно не ждала ничего хорошего от этого дурацкого изобретения человечества. Никто не звонит ей, чтобы сообщить что-нибудь хорошее. На экране высветилась надпись «Брат». Наверняка, Адам уже на подходе и хочет ей об этом сообщить. Приедет, как всегда, с дурацким тортом или куском колбасы. С очередным номером телефона знакомого знакомых, у которого может быть предложение работы для Евы. Со своей вечной приторной заботой, от которой трудно дышать.

Ей опять стало нехорошо. Дурнота, целый день внезапно накатывающая и откатывающая волнами от неё, была привычной, странно было только, что она настигла её и дома. Раньше всегда, стоило Еве зайти в квартиру, как зеленые пятна перед глазами исчезали, оставляли её в покое. Сейчас они опять замельтешили до рези в глазах и тянущей мути в голове, размывая привычную обстановку, делая её чужой и даже пугающей. Ева до мельчайших подробностей вдруг увидела потрепанные уголки дивана, чуть облезлую краску у ручки платяного шкафа, царапины на боку маминого фортепиано. Она заметила все это вместе и разом. Поразилась, что не замечала раньше, как быстро дряхлеет даже недавно купленная мебель. Голова закружилась сильнее. Ева практически наощупь пробираясь по знакомому до мельчайших скрипов половиц коридору, прошла на кухню, к холодильнику. Она вспомнила, что в дверце должна быть уже даже открытая бутылка с лимонадом. Ей срочно нужно было выпить чего-нибудь прохладного. Судорожно дернув дверцу, она схватила тут же запотевшую бутылку и прямо из горлышка с наслаждением стала пить, не замечая даже до невозможности щекочущих пузырьков на языке. Немного придя в себя, Ева приложила уже полупустую, но все ещё блаженно холодную бутылку ко лбу. И посмотрела в незакрытую дверцу холодильника. Она не смогла сдержать крик, когда увидела, что вчера принесенная Адамом вкусная дорогая колбаса стала зелено — черной. Ещё утром плотная оболочка надорвалась чем — то неудержимо стремящимся вовне, из колбасы, извиваясь и копошась, лезли белые безглазые черви. Так же ещё утром прекрасный свежий сыр превратился в зловонное густое месиво, зеленой субстанцией растекавшейся по тщательно вымытой полке. Банка с печеночным паштетом, надулась на глазах, и тут же с громким треском, словно выстрелила, раскрылась, обдавая все кругом грязными кляксами невыносимого трупного запаха.

Ева отшатнулась так стремительно, что не удержалась на ногах и упала на пол, выронила бутылку, остатки лимонада тут же зашипели, как змеи, выползающие на нагретый летним солнцем пол. Девушка хотела закрыть глаза, но не могла, от ужаса она вообще не могла пошевелиться, когда раздался где — то в глубине её сознания явный, ласковый, уговаривающий голос:

— Все тлен, девочка, все смерть. Скоро это случится и с тобой, ты же знаешь об этом? Ты уже увядаешь, с каждой секундой становишься все старее и беспомощнее, так зачем сопротивляться тому, что непременно случиться? Сейчас, милая, случится сейчас….

Сквозь мельтешение зеленых кругов, которые, кажется, тут же покрывались плесенью, взгляд выхватил вазу с огромными алыми розами. Розы вчера вечером принес Адам, поставил сам в вазу. Хотел порадовать, очевидно, забыв, что Ева ненавидела недолговечность срезанных цветов. Она ещё накануне хотела выбросить их, но при брате было невозможно это сделать, а потом она как — то о них забыла. Сейчас красные розы съеживались на глазах, моментально увядая, от вазы даже на расстоянии потянуло застоявшейся болотной водой. Стебли поползли вниз, расползаясь от сумасшедшего гниения, усыпая все вокруг скорчившимися от неумолимой боли смерти лепестками.