Аида как-то зябко поежилась, хотя вечер был душен до размазывающей по дивану истомы:
— Страх всегда убивает надежду, а потом — сам себя.
Яська же почему-то от её слов как-то сразу испугалась, а чтобы скрыть этот страх, не нашла ничего лучшего, чем просто нахамить:
— Откуда тебе знать про отношения? Ты всю жизнь прожила одна, — крикнула в запале, тут же пожалев об этом. Не иначе, как Тумба покусал Геру, Гера — Ларика, а Ларик, в свою очередь, заразил её бешенством. Все они выглядели со стороны несколько неадекватными. Только Аида… Нет, Аиду сейчас Яська не могла бы назвать совершенно нормальной.
Яська застыла от этих своих слов, но Аида казалась все такой же спокойной. Только сильнее обхватила свои плечи, словно все никак не могла согреться от внутреннего холода, преследующего её даже в самый знойный день:
— Почему? — спокойно спросила тетка. — Я была замужем.
Яська с трудом переварила эту информацию. Она давно, очень давно знала Аиду. Но никогда не видела и не слышала ничего о её муже.
— Я….. Я ничего не знала. Ты никогда не рассказывала…. — Девушка даже забыла о ссоре с Лариком, настолько неожиданными были эти слова Аиды.
— Ну, да…
— А как?
Аида сглотнула ком, застрявший в горле.
— Никак. Давно все прошло.
— Вы разошлись? — не унималась Яська. — Кто он? Почему вы расстались?
— Пожалуй, да. Разошлись. На этом все, ладно? Это было двадцать пять лет назад. Пойду, поставлю чай. Тебе нужно успокоиться.
Аида прошла на кухню, и судя по гробовой тишине, воцарившейся там на минуту, тетке нужно было успокоиться тоже. Это было, пожалуй, самое странное событие этого вечера. На Яську словно внезапно опрокинули какую-то емкость с глубокой тайной, окатив её и пропитав насквозь ощущением чужого очень непростого секрета. Она так и стояла посреди комнаты, погруженная в это состояние вдруг чуть-чуть, но изменившегося мира. У вдоль и поперек знакомой Аиды было какое-то прошлое. И судя по всему, все было очень даже непросто. Потому что у тетки ничего никогда не было просто. Хотя она словно и жила так всегда — одна в тихом маленьком доме с красной, блестящей на солнце крышей, с яблоневым садом. Проводила лечебную гимнастику в санатории. Это был какой-то доисторический век — лечебная гимнастика, что-то по древности восходящее к крестовым походам и придворным балам, но тетка уже много лет исправно ходила на работу, чтобы проводить эту самую лечебную гимнастику. Иногда тетка не приходила ночевать, и из этого Яська делала выводы, что у Аиды есть какая-то личная жизнь. Может, даже довольно бурная. Но ведь это было совсем не её, не Яськино дело, правда?
После инфернальной тишины, открывающей бездну, скрипнула половица и дом резко начал наполняться привычными звуками. Раздался щелчок чайника и следом сразу же гудение закипающей воды, в саду сквозь шум листьев упало тяжелое яблоко, прорезался гнусавый голос радио, никогда не умолкавшего у соседей. Мир, остановившись на секунду, опять понесся вскачь по одному, только ему ведомому маршруту, оставив уже в прошлом и ссору Яськи с Лариком, и странную глубокую и мутную, как омут, тишину прошлого Аиды, и все желания и надежды уже покойного Карена.
Время одним рывком сместилось из «прошло» в «наступило».
Ларик резко сел на кровати, и только потом уже открыл глаза. «Эни, бэни, рики, таки» застучало в висках, вытаскивая его из поглощающего все сна. Ночь была глубока. Из тех ночей, когда вдруг проснувшись, явно чувствуешь, что не лежишь, а летишь вместе с прочими существующими объектами в какое-то непонятное и неизведанное нечто. «Меня проглотят звезды», — подумал Ларик совершенно невпопад, и тут понял, что в доме он не один. На уровне инстинкта. Никто не заходил в дверь, не залазил в окно, не ходил по половицам и не стучал предметами домашнего быта. Но Ларик четко знал, что в доме есть кто-то ещё, кроме него. Причем, ни страха, ни паники в нем не возникло. Только появилась необходимость надеть хотя бы шорты. Он не знал, какого рода существо, непостижимым образом проникшее в его дом, а спал Ларик всегда абсолютно голым.
Через секунду шорты были на полагающемся им месте, а не скомканные в углу под подоконником. Ларик размеренно и не торопясь вышел из спальни. В лунном свете, сочившемся из кухонного окна, прорисовался силуэт ночного гостя. Это был птеце-черепаха, в точности такой же, как Ларик запомнил его во сне, а затем зарисовал.
Он спокойно подошел к столу, сел напротив, вытянул руки, сцепив пальцы замком на столешнице, и в упор посмотрел на своего странного визави. Огромные по-детски обиженные глаза тянули в свою невероятную глубину. Веки без ресниц дрожали тоненькой пленочкой над этой глубиной и чистой бирюзой. Пришелец тоже смотрел, но ничего не говорил.
— Ты кто? — Спросил Ларик, прерывая затянувшуюся паузу.
— Я Каппа, — чуть пошевелился ночной гость, и от этого едва заметного движения капля воды упала на льняную бежевую скатерть. За ней — ещё одна. Капли расплывались на чистом льне темными пятнами.
— Хорошо.