CoverUP

Взгляд Ларика упирался где-то чуть выше колен отца, он увидел бежевые летние брюки, очень мятые, видно чистольняные. Эта натуральная мятость придала особую достоверность нереально происходящему. Тут, сквозь пыльную завесу времени, вслед за изображением прорвался звук, подтверждая незыблемость физических законов даже в таком странном состоянии, в котором мастер оказался то ли по своей, то ли, согласно чужой воли.

— Я видеть его не могу! Понимаешь, меня трясет, когда он ко мне прикасается! — ворвался в тишину ночной кухни голос отца, перекрывая все привычные Ларику домашние звуки. И тихий, привычный, успокаивающий такт старинных часов-ходиков, и отдаленное покашливание соседских собак спросонья, и уютный шелест листвы большого мандаринового дерева, задевающего о стену и окно спальни Ларика. Голос отца убивал все привычные звуки, и от этого становилось жутко, безнадежно и тоскливо.

— Этот подменыш… — ¬— Голос стал звучать тише, кажется, отец чего-то на самом деле сам очень боялся, и от этого временами начинал истерично кричать, словно мог растворить это страшное в крике. Наверное, он не знал, что таким образом убивает привычное, родное, то, что на самом деле может защитить от непостижимого инфернального ужаса.

— Я не могу жить с ним под одной крышей, пойми меня. Он жуткий, он словно не из мира сего.

Отец, скрипнув половицей, присел на корточки перед мамой, все так же не отнимавшей руки от лица.

— Это не наш сын. Зачем ты привела его в мой дом?

Наконец-то Ларик услышал тихий голос мамы.

— Это ребенок. Несчастный настрадавшийся ребенок. Я не брошу его.

— Это не ребенок, — баритон отца перешел в визг. — Ты не знаешь, что за силы тебе его подкинули! Чья кровь в нем течет? Может, проверим, человеческая ли это кровь вообще?

Мама отняла руки от лица, и сердце Ларика затопила безбрежная нежность, когда он увидел её серые печальные, но невероятно добрые и родные глаза. Мастер понял, как он соскучился по ней. Ему захотелось плакать, но он маленьким комочком сжался в углу, стараясь казаться как можно незаметнее. Он не мог позволить себе роскошь плакать. Только не при отце. Очередная волна страха поднялась в нем, заполняя все маленькое, худенькое тельце.

— Это МОЙ ребенок! — мама сказала так твердо, что Ларик физически ощутил непробиваемую крепость этих слов. — Я — его мать. И я никому не дам его в обиду. Если ты хочешь уйти — уходи! Мне больше нечего тебе сказать.

Отец, наверное, хотел что-то ответить, но вдруг его затрясло мелкой дрожью, и он, словно обезумевший, ринулся к выходу. Ларик сжался ещё больше, хотя это и казалось невозможным, так как понял, что оказался на пути стремительного движения отца, и понял, что убраться с дороги не успеет. На секунду отец остановился перед сжавшимся комочком в коротких джинсовых штанишках на лямочках, странно (впрочем, как и всегда) посмотрел на него и вдруг, набрав побольше слюны, плюнул на бесцветную крошечную макушку. После этого он хлопнул дверью и исчез. Наверное, навсегда, но у Ларика сквозь обиду все обильнее просачивалось облегчение и радость. Теперь ему некого больше бояться. Радость громко закричала сначала внутри него, затем вырвалась наружу.

Он почувствовал какой-то дискомфорт и посмотрел вниз. Штанишки были мокрые, а под ним растекалась небольшая, но красноречивая лужа. Он посмотрел на маму сквозь слюну, которая скатывалась уже со лба на глаза.

Мама улыбнулась ему и протянула руки. Ларик рванулся к этому оплоту любви, нежности и безопасности, но комната, перевернувшись два раза, снова обрела привычный вид. Мамы не было. Вместо неё, ласково улыбался и протягивал свои зеленые лягушачьи лапки Каппа.

Ларик, чувствуя все то же неудобство, посмотрел вниз. Под ним растекалась лужа. Он увидел насмешливый взгляд монстра, который тоже был теперь устремлен на половицы под Лариком, и замахал руками, стыдясь и негодуя одновременно:

— Это ты, мокрый Каппа, натворил! Я тут не при чем. Всю кухню мне залил водой!

Каппа из довольного монстра молниеносно превратился в монстра печального.

— Я тебе сейчас помог вспомнить нечто очень важное, а ты думаешь только о своем достоинстве. Эгоист. Впрочем, все дети эгоисты. Но некоторые, вырастая, становятся сострадательными и благодарными. А ты так и не вырос из детского состояния заботы только о себе…..

Нельзя сказать, что Ларику стало как-то уж особенно стыдно, хотя некоторое замешательство все же возникло в нем.

— Ладно, — немного сконфуженно произнес он. — Понял. Отец ушел из-за меня, так ведь? Но в чем я виноват? Я был практически младенцем в то время.

— Я тебе уже сказал, ищи связь. Хотя бы между этим событием и тем, как умер твой первый клиент.

— Диетолог?

— Да, он самый.

— Каким образом я должен что-то искать?

— Для начала выяснить, кто такой Тимошка, и почему я должен тебя наказать.

— Почему я это должен? В чем тут мой интерес?

— Ты же не хочешь, чтобы твои клиенты продолжали умирать? Ни в чем неповинные люди уходят во цвете лет в страшных мучениях только потому, что кому-то лень покопаться в своем прошлом.

Ларик остолбенел.