Curiositas. Любопытство

Битва при Беневенто, состоявшаяся 26 февраля 1266 года, стала исторической основой рассказа Манфреда и одним из эпизодов, символизирующих конфликт между империей и Церковью. На век Данте пришлось несколько важных перемен в искусстве ведения войны: в войсках появилось больше наемников, стала применяться тактика «сокрушительного удара» – например, атаки кавалерии для устрашения и рассредоточения сил противника; началось распространение огневых метательных орудий наподобие бомбард, позволявших армиям поражать более крупные силы противника с большего расстояния[378]. Под Беневенто наемники были в обеих армиях, но Карл при этом прибег к ударной тактике, которая в борьбе с самонадеянным Манфредом себя оправдала. Однако ни одна из сторон метательными орудиями не воспользовалась: раны, не позволившие Данте узнать прекрасноликого воина, были нанесены традиционным оружием. Миниатюра XIV века, иллюстрирующая «Новую хронику» Джованни Виллани, изображает Карла, пронзающего Манфреда копьем (сцена, безусловно, аллегорическая: исторических свидетельств, подтверждающих, что этот факт имел место, у нас нет), а порез на брови мог быть оставлен мечом, или орудием наподобие секиры, называвшимся doloire, или же топором[379]. Мечи, копья и топоры были традиционным армейским вооружением; бомбарды и другие устройства для огневого метания тогда еще встречались довольно редко.

Метательные огневые орудия были изобретены, по всей видимости, в Китае в XII веке, а порох – на три века раньше. (Формула пороха впервые появляется в даосском учебнике IX века, предупреждавшем алхимиков, чтобы они по неосторожности не смешали входящие в него вещества.) Традиционно китайский порох ассоциировался с древними «курительными» практиками – обрядами окуривания, которые законно проводились во всех домах. Это было принято не только в профилактических целях, но также – еще с IV века до н. э. – в военном деле, чтобы наступающее войско могло скрыться за дымовой завесой во время осад или распылить на врага токсичные пары, получая их с помощью печей и насосов. В своем фундаментальном исследовании, посвященном китайской науке и цивилизации, Джозеф Нидэм отмечал, что «кардинальной чертой китайской технологии и науки» была «вера в действие на расстоянии». В военном деле это проявлялось в использовании горящих стрел и так называемого «греческого огня» – воспламеняющихся телег, горючим материалом для которых служил продукт перегона нефти (лигроин), впервые полученный в седьмом веке в Византии и, вероятно, принесенный в Китай арабскими торговцами[380].

И хотя бомбарды впервые появились в Европе уже после смерти Данте – в 1343 году алжирские мавры использовали их при нападении на войска христиан, – первое упоминание о составе пороха возникает в тексте английского мыслителя Роджера Бэкона столетием ранее. «Из селитры и прочих веществ, – писал Бэкон в 1248 году, – умеем мы искусственно составлять огонь, который можно забрасывать на дальнее расстояние. <…> Используя лишь малую долю сей субстанции, большой всполох можно получить, страшным грохотом сопровождаемый. Уничтожить так можно город или целую армию»[381]. Будучи членом ордена францисканцев и другом папы Климента IV, Бэкон мог познакомиться с порохом, наблюдая китайские фейерверки, привезенные в Европу другими францисканцами, побывавшими в удаленных частях Востока.

По иронии судьбы, первые европейские бомбарды, или пушки, были изготовлены мастерами, которые традиционно создавали символы мира: литейщиками колоколов. Вполне вероятно, что первой бомбардой как раз и стал колокол – перевернутый и наполненный камнями вместе с порохом. Эти ранние орудия были сделаны грубо, подгонялись неточно и представляли опасность как для тех, по кому шла стрельба, так и для самих канониров. Да и перемещать их было нелегко: в XIV веке пушки водружали на громоздкие постаменты, а затем, когда осада заканчивалась, их снимали[382].

В «Божественной комедии» Данте не говорит о порохе, но в его описании рва, в котором казнят мздоимцев, упомянут венецианский арсенал, изображенный не как место, где строят военные суда, а как ремонтная верфь, где латают поврежденные корабли в зимнюю пору. Описание этой обители возрождения, сменившей полигон смерти, контрастирует с отталкивающим фарсовым зрелищем – кипящей смолой, в которой барахтаются дельцы, чью плоть вспарывают крюками злые бесы[383].

Эта сцена по-иному соотносится с судьбой Манфреда. Данте предстает малодушным наблюдателем, комично опасающимся, как бы бесовские стражи не сотворили что-нибудь с ним самим. Повинуясь приказаниям Вергилия, он прячется за скалой и исподволь следит за отвратительным действом, пока учитель, завершив переговоры с бесами, не окликает его.

И вождь ко мне: «О ты, который там,
Среди камней, укрылся боязливо,
Сойди без страха по моим следам»[384]

.