Curiositas. Любопытство

Так же и Манфред. Ему мало видеть самому, он должен рассказать свою историю Данте – и не только ради того, чтобы поэт мог помолиться за его дочь, Костанцу, когда вновь окажется на бренной земле. Как символическая, аллегорическая фигура, как пешка в игре истории или строка в бессмертной поэме, Манфред сам нуждается в представлении о том, как видит его рассказ Данте. В этой работе мысли Манфред, быть может, почувствует искупительное сострадание к жертвам, поймет важность полного своего раскаяния и уверует, что и ему будет дано спасение, хоть и «ужасны были прегрешенья» его.

Глава 13. Что нам дано в обладанье?

У меня туманное представление о деньгах. Ребенком я не видел реальной разницы между бумажными деньгами в моей «Монополии» и купюрами, появлявшимися из маминой сумочки, различие было лишь условным: одни использовались, когда я играл с друзьями, другие – когда родители играли в карты по вечерам. Художница Жоржина Ю рисовала свои так называемые «банкноты» на туалетной бумаге и расплачивалась ими за консультации психиатра.

Деньги как символ ценности товаров и услуг всюду утрачивали это качество, едва их успевали изобрести, и превращались в собственное мерило: деньги, равноценные деньгам. Зато литературные и художественные символы, наоборот, открывают неограниченные возможности, поскольку символизируют реальные вещи. В буквальном прочтении «Король Лир» – это история старика, потерявшего все, что у него было, но наше восприятие этим не ограничивается: поэтическая реальность повествования неизживаема и эхом отражается в событиях нашего прошлого, настоящего и будущего. А долларовая купюра – всего лишь долларовая купюра: выпущена ли она Федеральным резервом США или нарисована представительницей наивного искусства, за ее бумажной поверхностью иной реальности нет. Филипп VI, король Франции, говорил, что любая вещь будет стоить столько, сколько он скажет, потому что он – король.

Некоторое время назад один мой друг, смыслящий в финансовых делах, попытался растолковать мне прописную истину: баснословных сумм, упоминаемых в связи с внутринациональными и межнациональными сделками, в действительности не существует – это условность, принимаемая на веру, подкрепленная путаной статистикой и предсказаниями оракулов. В его изложении получалось, что экономическая наука – это относительно успешный жанр фантастической литературы.

Деньги – это «застывшее желание», как сказал Джеймс Бьюкен в своей замечательной книге о смысле денег: «воплотившееся желание», которое «вознаграждает воображение, как любовная близость». В древние века, объясняет Бьюкен, «казалось, что деньги подкреплены редкими и прекрасными яствами, эффект и свойства которых были таковы, что люди могли о них только мечтать». Позднее они попросту обеспечивались «властью сообщества» – сначала правителей, затем торговцев, а потом банков.

Ложные верования рождают чудовищ. Вера в пустые символы может стать почвой, на которой будет процветать финансовый бюрократизм с его схемами, действующими по принципу «как повезет», и волокитными инструкциями, с замысловатыми положениями и страшными карами, предусмотренными для большинства, с обходными методами учета и неприличным обогащением избранных счастливчиков. Время и энергия, затрачиваемые на спутывание и распутывание мировой финансовой системы, превращают в ничто труды прожектеров в гулливеровской Академии, где свои бюрократы в поте лица извлекали солнечные лучи из огурцов. Бюрократия заражает всех в обществе, даже тех, кто населяет мир иной. В седьмом круге Ада грешники, повинные в насилии над естеством, должны пребывать в постоянном движении, а иначе, как сообщает Данте Брунетто Латини, если «кто из казнимых с нами / Помедлит миг, потом лежит сто лет, / Не шевелясь, бичуемый огнями». Зачем – объяснения нет, как и в случае большинства бюрократических процедур.