Curiositas. Любопытство

На документальных кадрах, как у Сальгадо, неизменно находят отражение устоявшиеся сюжеты, задающие на метафорическом или аллегорическом уровне изобразительную форму и содержание. Армию рабочих Сальгадо можно сравнить с терзаемыми в Аду грешниками, но это и строители Вавилона, рабы, возводящие пирамиды, это аллегорический обобщающий образ человеческого труда в истекающем потом и страдающем бренном мире. Этот образ не отвлекает зрителя от буквального содержания, от фактической значимости кадров, снятых Сальгадо, но, как сказал бы Данте, поднимает фотографическое изображение на новый содержательный уровень: чтобы, вернувшись назад, в прошлое, обнаружить незримые доселе лики Марфы.

После рождения сыновей – Сирила в 1885 году и Вивиана в 1886-м – Оскар Уайльд написал для них цикл небольших рассказов, которые затем вышли в свет в двух сборниках. Второй, «Гранатовый домик», открывается рассказом «Молодой король». Юного пастуха, оказавшегося наследником престола, доставляют в королевский дворец. Накануне коронации он видит три сна, в которых появляются его корона, скипетр и мантия, сотканная и сшитая «белыми руками Боли», ее он отказывается надевать. Но его пытаются уговорить простые люди, уверяя, что страдания – их изначальный удел: «Работать на хозяина горько, но когда работать не на кого – еще горше». «Не братья ли богатый и бедный?» – спрашивает молодой Король. «Братья… и имя богатому – Каин», – отвечают ему[414].

В третьем сне Короля Смерть и Корысть смотрят за людьми, которые в нестерпимых условиях трудятся в тропическом лесу. Корысть не хочет делиться пшеничными зернами, которые сжимает в костлявой руке, и в ответ Смерть скашивает всех ее работников. Уайльд описывает картину, которую спустя столетие сфотографирует Сальгадо: «Там увидал он великое множество людей, работавших в русле высохшей реки. Толпами взбирались они на утесы, подобно муравьям. Они рыли глубокие колодцы в почве и спускались туда. Одни из них огромными топорами раскалывали камни, другие рылись в песке. <…> Они спешили, перекликались, и ни один не оставался без дела»[415]. А тем временем где-то в пятом круге Ада не попавшая в объектив Сальгадо Корысть сжимает кулак.

Глава 14. Как все упорядочить?

Еще в детстве, пока я рос, я привык видеть мир разделенным на части, в соответствии с цветными пятнами на моем глобусе. Я приучал себя словом «земля» обозначать комок грунта в своей ладони, а словом «Земля» – гигантский, неохватный глазом ком, который, по словам моих учителей, непрерывно вращается вокруг Солнца. Если предположить, что время (мое время) может быть измерено горстями, каждая из которых представляет собой единственную и неповторимую частицу тверди, где со мной что-либо происходило, – или, буквально выражаясь, «имело место», – то значит, все мои перемещения в путешествии по жизни отмечены этими комьями земли, словно тиканьем часов. А коль скоро место связано с ходом времени, то так же и земля, по которой мы ходим, в нашем особом «словаре символов» равноценна рождению, жизни и смерти.

Атласы, карты, энциклопедии, словари пытаются упорядочить и обозначить все, что нам известно о земле и о небесах. Самыми ранними книгами мы считаем шумерские списки и ведомости: как будто давая вещам названия и распределяя их по разным категориям, нам легче их понять. Когда я был маленьким, расстановка моих книг внушала мне занятные ассоциации, связанные с их содержанием, размером, языком, автором, цветом. У меня на полках все имело значение, и как бы ни выстраивались книги, порядок расположения придавал им нечто такое, чего я раньше не замечал. «Остров сокровищ» вставал среди книг о пиратах, среди книг в коричневых обложках, среди изданий среднего размера, среди произведений на английском. «Остров сокровищ» можно было отнести ко всем этим категориям, но что с того?

В некоторых мифологических традициях земля считается материей, из которой мы были созданы – по образу Всевышнего, его мудрой рукой, указавшей нам определенное место и роль; земля для нас также – источник пищи и сосуд с водой; наконец, земля – это дом, в который мы возвращаемся, это прах и тлен, которыми мы становимся. Все эти свойства ее определяют. В дзен-буддистской притче, которую велел нам прочитать в колледже чудаковатый учитель, говорится о послушнике, который спрашивает наставника, что есть жизнь. Тот берет пригоршню земли и сыплет ее сквозь пальцы. Тогда послушник спрашивает, что есть смерть. Наставник повторяет действие. Послушник спрашивает о Будде. Наставник делает то же самое. Послушник кланяется и благодарит наставника за ответы. «Это были не ответы, – произносит наставник. – Это вопросы».