Curiositas. Любопытство

Земля не спорит,
Ей пафос неведом и компромисс,
Не вопиет она и не торопит, не убеждает,
$$$$$$не обещает и не грозит,
Для нее все едины, за ней не помыслить изъяна,
Не прервет, не отторгнет, ничто не отвергнет,
Сколько сил и явлений собой упредит, но ничто
не отвергнет.

Уолт Уитмен.

Из сборника «Листья травы»

Не сразу привыкнув к гнетущей тлетворности седьмого круга, где карают насильников, Вергилий и Данте прячутся за каменной глыбой, на которой значится, что это надгробие папы Анастасия, наказанного за еретические убеждения. Пользуясь моментом, Вергилий поясняет Данте, как устроены нижние круги Ада, чтобы тот готов был увидеть страшные места, которые ждут их впереди. После встречи с еретиками, пытавшимися нарушить упорядоченность божественного закона и запутать его, стройное описание Вергилия, отражающее четкую архитектуру подземных сфер, может служить впечатляющим напоминанием о том, что всему в этом мире, как и всему в «Божественной комедии», отведено свое, точно найденное, уникальное положение. На этом выверенном фоне поэмы разыгрываются все человеческие драмы, в которых подробно раскрываются обстоятельства места, либо, наоборот, контекст едва лишь намечен. Однако происходящее в трех потусторонних царствах всегда не случайно и логически оправданно (даже если логику и смысл определяет не человек, они все равно доступны его разуму), и поэтому процессу наказания, очищения и воздаяния каждый раз отводится безусловное и неизменное место в непреложной системе, отражающей совершенство Божественного замысла. Процитированные нами выше слова, начертанные на вратах Ада, в полной мере относятся ко всему загробному миру: «Я высшей силой, полнотой всезнанья / и первою любовью сотворен»[416]. Ад сотворен Всевышним точно так же, как и остальная часть мироздания, и потому не может не быть совершенным.

Вергилиев урок географии переносит походящее на страшный сон странствие в ландшафт, где топь и скалы воспроизведены настолько подробно, что Галилей, как мы уже убедились, сможет его даже измерить. Рассказ наставника можно поделить на две части: сначала он описывает уступы Ада, лежащие впереди, а затем, отвечая на вопросы Данте, делает экскурс по кругам, которые они уже миновали.

После круга еретиков лежит круг грешников, виновных в злом умысле. Эти грешные души делятся на тех, чей проступок был необдуманным, и тех, кто поступал осознанно: их вина гораздо более значительна. Первые пребывают в седьмом круге и, в свою очередь, образуют три группы: совершившие насилие по отношению к другим, к себе и к Богу. Тех же, кто согрешил осознанно, кара настигает в следующем круге: среди них виновные в обмане во всех его видах. В девятом и последнем круге – изменники; а в центре – самый коварный, Люцифер. Отвечая на вопросы Данте, Вергилий поясняет, что попавшие в круги со второго по пятый, – сластолюбцы, обжоры, скупцы и моты, – виновны в грехе невоздержанности, который считается менее тяжким, чем злой умысел (как указывает Аристотель в «Никомаховой этике»), и потому наказывается не в огненных стенах города Дита[417].

Точно так же, ровно на половине пути к вершине, Вергилий описывает Данте (и читателю) строение Чистилища. Организующее начало на этот раз заимствовано не у Аристотеля, а в христианском учении о природе греха и добродетели. Ожидая восхода солнца перед встречей с душами, очищающимися от греха лености (поскольку здесь законы не позволяют странствовать в ночи), Вергилий раскрывает перед Данте картографию Чистилища. И поясняет: в этом царстве всем движет любовь, природная или духовная, – любовь, направляющая не только Творца, но и его творения.

Природная не может погрешать;
Вторая может целью ошибиться,
Не в меру скудной иль чрезмерной стать[418]

.

Лики этой любви воплощены в различных грехах, избавление от которых и происходит на склонах горы. Неверно избирают предмет любви гордецы, завистники и гневливые; любви унылых не хватает искры; скупцам, обжорам и сластолюбцам она дарит слишком много радостей земных. Каждому согрешившему отведено свое место на этом склоне. Бюрократическому духу в Чистилище подчинено все.

Зато Рай отчасти отличается от остальных царств, и хотя небесная обитель, так же как и две предыдущие, поделена не несколько сфер, каждая блаженная душа, в какой бы из них она ни находилась, достигает высшего блаженства. Когда Данте спрашивает Пиккарду, помышляют ли души о достижении «высшего предела» небесной иерархии, она отвечает: