Curiositas. Любопытство

Апокалипсис от Иоанна – захватывающий, таинственно-поэтичный текст, изображающий смерть не как конец всего, а как веху в битве добра со злом. В основе конструкции – мистическая цифра 7: семь букв, семь печатей, семь труб, семь видений, семь чаш и, наконец, семь новых видений. На мучительный вопрос «что будет с нами?» книга от Иоанна отвечала обилием устрашающих сцен, демонстрировавших, «чему надлежит быть вскоре» (Откр 1, 1), и увлекала читателей их истолкованием. Таинства откровения изображены здесь в виде закрытой книги, скрепленной семью печатями, обетованное постижение смысла символизирует открытая книга, которую ангел протягивает Иоанну, чтобы тот ее проглотил, и в этом – метафорическое отражение эпизода Книги пророка Иезекииля (2, 10), когда пророку также дается книга, или свиток, который «исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: „плач, и стон, и горе“». Так божественное откровение представало одновременно невразумительным (скрытым под печатями) для неверующего и понятным («удобоваримым») для того, кто верит. Это один из самых древних и устойчивых образов, олицетворяющих чтение: текст поглощают, чтобы его постичь, сделать частью собственного тела.

Наиболее ранняя из известных трактовок Апокалипсиса, изложенных на латыни, была предложена в IV веке Викторином, епископом Петавии, в Штирии (нынешней Австрии), который был подвергнут мученической смерти при императоре Диоклетиане. Комментарии к Библии, составленные Викторином, не сохранились, за исключением фрагментов его толкования первой и последней книг – Бытия и Апокалипсиса. Веря, что гонения на христиан подтверждают приближение конца света, Викторин видел в Откровении Иоанна предвестие современных ему событий, кульминация которых наступит (как он полагал) через тысячу лет после начала Христова царствования[452].

Трактовка Викторина оказалась убедительной. И уже не в тысячном году, а значительно позже читатели продолжали видеть в Откровении Иоанна хронику современной истории. В 1593 году Джон Непер, шотландский математик, придумавший «десятичную точку» и логарифмы, опубликовал «Простое объяснение всех откровений святого Иоанна» – труд, созвучный комментариям Викторина. Будучи ярым противником католицизма, Непер приводит в своем сочинении временну́ю шкалу, выполненную на основе его прочтения Апокалипсиса. Указывая на поражение испанской Армады как доказательство, что Бог занял сторону протестантов, он поясняет, что седьмая и финальная историческая эпоха началась под глас последней трубы в 1541 году, когда Джон Нокс положил начало Реформации в Шотландии, а закончится, по его расчетам, в год 1786-й. Современными продолжателями традиции столь точного толкования можно назвать американских последователей евангелизма – например, Билли Грэма, видевшего в Откровении Иоанна угрозу или предвестие Армагеддона[453].

Однако в четвертом веке церковные власти сочли трактовку Викторина неприемлемой, особенно в свете усилившегося влияния Церкви после правления Константина. Святой Иероним в своих комментариях к толкованиям Викторина отводит ученому мученику заслуженное место среди духовных авторов, однако указывает на ошибочность его тезисов, полагая, что Апокалипсис требует аллегорического, а не буквального прочтения. Иероним нашел блистательное решение, которое согласовывалось с идеями Викторина, но при этом не отвергало тогдашнего бытия торжествующей Церкви. Он предположил, что в Апокалипсисе изображен ряд типологических событий, случающихся в истории и периодически напоминающих о близости Судного дня: трубы, зазвучавшие еще в Вавилоне, слышны по сей день. Нам всем предстоит умереть второй раз[454].

Блаженный Августин в трактате «О граде Божьем» словно соглашается с объединяющей идеей Иеронима. Книга Откровения, по его мнению, позволяет предполагаемым читателям увидеть историю истинной Церкви, а также противоречия в самих себе посредством череды картин, которые кому-то могут показаться гнетущими, но если рассмотреть их в свете некоторых вполне ясных эпизодов, непременно приведут к мысли о том, что каждый индивид сам в борьбе преодолевает тьму и движется к свету. Августин сурово осуждает тех, кто верит, будто конец тысячелетнего царства предвещает телесное воскрешение ради того, чтобы предаваться «самым неумеренным плотским пиршествам». Первое воскрешение – чтобы тот, кому это будет позволено, «не только возвратился к жизни от смерти, состоящей в грехах, но и остался твердым в той жизни, к которой возвратился», – учит Августин. И добавляет в завершение: «Чтобы, оживши так, сделаться участником первого воскресения и чтобы над ним смерть вторая власти не имела»[455]. То, что Данте выходит из сумрачного леса и, совершив странствие, становится свидетелем откровения, согласуется с представлением Августина.