Curiositas. Любопытство

Известно письмо Данте к Кангранде делла Скале, в котором он, ссылаясь на Аристотеля, замечает, что по тому, насколько приближена вещь к существованию в действительности, можно судить, насколько она истинна[506]. Имеется в виду форма литературной аллегории, о которой говорит Фреччеро: ее истинность зависит от того, насколько удалось поэту сблизить образ с предметом. Так, Данте рассматривает отношения зависимости, которыми связаны отец и сын, слуга и господин, единственное и двойственное, часть и целое. Во всех случаях «действительность» вещи определяет нечто, отличное от нее самой (например, без единичного нельзя представить двойственное), и поэтому ее истинность также зависима. Если это нечто фальшиво, то фальшива и сама вещь. Ложь, – не устает напоминать Данте, – имеет свойство шириться.

Блаженный Августин в более раннем из двух своих больших трактатов о лжи (с которыми Данте вполне мог быть знаком) утверждал, что, высказывая нечто, не соответствующее истине, рассказчик не лжет, если верит или убежден в истинности того, о чем он говорит. При этом Августин различает понятия «вера» и «убежденность»: верующий может признавать, что мало знает о предмете, не сомневаясь при этом в его существовании; убежденность же рождает иллюзию представления о вещи, и человек не догадывается, что в действительности не знает о ней почти ничего. По мнению Августина, ложь может быть лишь намеренной: это вопрос различия между зримым и истинным. К примеру, человек может ошибочно считать дерево стеной, но в этом не будет обмана, если нет намерения его совершить. «Обман, – учит Августин, – не в самих вещах, а в мыслях». Сатана, злейший из обманщиков и «всякой лжи отец» (о чем напоминает Вергилию чья-то грешная душа в Аду), ведал, что совершает коварство, искушая Адама и Еву, чей грех – в согласии с заведомо запретным выбором. Наши предки собственной волей могли воспротивиться соучастию в этом обмане; но вместо этого отвернулись от истины и сами выбрали ложный путь. Всякий странник волен выбирать себе дорогу. Данте, заблудившись в сумрачном лесу, который Августин описывает как «неизмеримый лес, полный ловушек и опасностей», решает последовать совету Вергилия и теперь находится на верном пути[507].

Источником размышлений Августина над вопросом лжи стал неоднозначный фрагмент из Послания Павла к галатам. «А в том, что́ пишу вам, пред Богом, не лгу» (Гал 1, 20), – говорит Павел, словно желая придать убедительности своим словам. И в качестве примера лукавства приводит эпизод из собственного жития, описывая, как встретился со странным образом действий другого апостола. Савл (такое имя носил тогда Павел) некогда был ревностным иудеем и печально прославился той великой решимостью, с которой преследовал бывших единоверцев, обратившихся в христианство. Однажды на пути в Дамаск он увидел ослепительный свет и услышал голос Иисуса, вопрошавший, за что тот его преследует. Савл пал на землю и понял, что ослеп. А через три дня ему вернул зрение Анания и, крестивши его, нарек Павлом (Деян 9, 10–18). После обращения в новую веру Павел разделил мессианский труд с апостолом Петром: тот проповедовал среди иудеев, а Павел – среди язычников.

По прошествии четырнадцати лет отцы христианской Церкви, собравшись в Иерусалиме, решили, что язычникам больше не нужно совершать обрезание (то есть становиться иудеями) перед обращением в веру Иисуса. Когда совет завершился, Павел отправился в Антиохию, куда вскоре прибыл и Петр. Поначалу Петр ел вместе с язычниками антиохской Церкви, но с появлением иудеев из иерусалимской Церкви стал сторониться языческого стола, «опасаясь обрезанных» (иудейских членов общины), которые потребовали, чтобы христиане из язычников принимали пищу по иудейским законам. Павел, осерчав на Петра, не желавшего помнить, что за столом Христовым сидеть полагалось единственно с верой, «противостал ему»: «Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (Гал 2, 12; 11, 14).